Советская историография Казахстана создавалась не на пустом месте. Она критически, хотя и не сразу, восприняла все полезное, что было достигнуто дореволюционной историографией. Но наследство было весьма невелико, многие же, в большинстве своем наиболее важные проблемы истории человеческого общества на территории Казахстана пришлось исследовать заново или впервые.
Дореволюционная историография в весьма значительной мере выполняла социальный заказ господствующих классов царской России и прямо или косвенно служила колониализму. Советская историография Казахстана принципиально отличалась от нее методологией, основной проблематикой, отношением к источникам, приемами и логикой исторического исследования. Только в советской историографии казахский народ стал субъектом истории в самом глубоком и полном смысле этих слов.
Важнейшая и наиболее характерная черта начального этапа, совпадающего с переходным к социализму периодом — это борьба Коммунистической партии с антимарксистскими, антиленинскими концепциями и взглядами на историю казахского народа, на историю Казахстана, с дворянско-буржуазной историографией, идейный разгром троцкистских и правооппортунистических, великодержавно-шовинистических и националистических воззрений на исторический процесс, борьба за утверждение марксистско-ленинской методологии в науке, за преодоление упрощенных социологизаторских схем в освещении закономерностей общественного развития.
Становление марксистско-ленинской историографии Казахстана происходило отнюдь не гладко, эволюционно, а в острых схватках, спорах с враждебными ленинизму течениями и группами, выражавшими интересы отживших свой век классов и социальных групп. Историография Казахстана, пожалуй, в еще большей степени, чем, например, историография собственно России, отразила классовую борьбу переходного периода, ибо шовинистические и националистические взгляды и предрассудки оказались особенно живучими и стойкими. Шла острая идейная борьба не только с буржуазными, но и феодально-клерикальными воззрениями и концепциями, тесно смыкавшимися и переплетавшимися с первыми. Серьезно сказывалась также общая экономическая и культурная отсталость края.
Трудности становления и роста исторических знаний в Казахстане обусловливались прежде всего почти полным отсутствием здесь в первые годы Советской власти профессиональных кадров, марксистски образованных ученых-историков. Даже школьный учитель со средним образованием, как образно было замечено в печати того времени, представлял чуть ли не археологическую редкость. До революции в крае не была ни одного высшего учебного заведения, объективные условия и на начальном этапе социалистического строительства не позволили создать здесь вузы, в частности с гуманитарным профилем.
Очень и очень немногочисленные кадры старой интеллигенции далеко не сразу приняли платформу Советской власти, и известная ее часть оставалась на прежних позициях. Заявляя на словах о своем признании советского строя, ее представители на деле проводили антисоветскую линию. Работая в органах просвещения, культуры и науки, они всеми правдами и неправдами протаскивали свои идейки в печати, «научных» трудах, всячески мешали подлинным представителям трудового народа овладеть знаниями, культурой. Великодержавническая идеология по-прежнему отрицала право казахского народа на познание своей истории, своего вклада в сокровищницу мировой культуры, националистическая же идеология засоряла умы молодежи фальшивыми представлениями о якобы «золотом веке» казахов в прошлом. Носители таких взглядов пытались на подтасованных, искусственно подобранных фактах противопоставить казахский народ, русскому и другим братским народам Советской страны. И по сути, несмотря на внешнюю противоположность, эта были две стороны одной медали. Враждебные ленинизму положения попадали на страницы школьных учебников, периодических журналов и газет, например «Ак жол».
Конечно, большинство старой интеллигенции, искренне принявшее советский строй, стремилось помочь партии и государству преодолеть унаследованную от царизма культурную отсталость края, решить насущные проблемы, вставшие перед советской наукой, в частности исторической наукой. Но идеологический груз прошлого еще сильно давал себя знать, овладение же марксистско-ленинским методом исследования оказалось совсем не простой задачей. Не так-то легко было отказаться от уже укоренившихся воззрений, традиционного подхода к источникам, например, эпосу, шежре, и их толкования.
Естественно, что в таких условиях проблема подготовки квалифицированных кадров историков, владеющих марксистской методологией, особенно кадров национальных, стала главной и решить ее можно было лишь с помощью основных научных и педагогических центров советской страны. Многие представители казахской молодежи, проявившие склонность к исследовательской работе в области истории и вообще гуманитарных наук, направлялись на учебу в Московский и Ленинградский университеты, в Коммунистический университет трудящихся Востока (КУТВ), Туркестанский, позднее Среднеазиатский университет, Среднеазиатский Коммунистический университет и другие. Там они овладевали марксизмом-ленинизмом, получали знания по конкретной истории, приобретали навыки научной работы.
На казахский язык переводились и издавались массовыми тиражами произведения Маркса, Энгельса, Ленина, становившиеся достоянием растущей национальной интеллигенции, всех казахских трудящихся, тянувшихся к знаниям.
Одновременно предпринимались меры для создания в республике высших учебных заведений с гуманитарными факультетами. Открытый в 1928 г. Казахский педагогический институт, в 1934 г.— Казахский государственный университет начали подготовку кадров специалистов-историков, из среды которых вскоре выросли и исследователи. Профессорско-преподавательский состав гуманитарных факультетов этих высших учебных заведений занялся изучением проблем истории Казахстана.
Так, хотя и намного медленней, чем в центре страны, но все же решалась проблема подготовки марксистских кадров историков и складывались возможности для расширения масштабов исследований по истории казахского народа.
Наркомпрос республики и организованный при нем Академический центр, Общество изучения Киргизского края, преобразованное в 1925 г. в Общество изучения Казахстана и имевшее филиалы в Уральске, Кустанае, Петропавловске, Кокчетаве и других городах, Отделения Русского географического общества в Семипалатинске, Оренбурге, Омске и Ташкенте, Общество изучения Семиречья, архивные учреждения, губернские, областные и республиканские библиотеки, музея вели довольно большую для того времени собирательскую работу, публиковали ученые записки, сборники статей и документов, заботились об охране исторических памятников, накапливали ценные этнографические коллекции по прикладному искусству казахов.
Важными центрами сосредоточения и воспитания кадров историков-марксистов явились истпарты при областном, краевом и ряде губернских комитетов партии. Находясь на правах отделов партийных комитетов, они плодотворно трудились над сбором материалов по истории местных большевистских организаций, революционного и национально-освободительного движения, записывали воспоминания активных борцов за Советскую власть в Казахстане. При помощи и нередко по инициативе истпартов создавались первые исследования по истории Октября и гражданской войны в крае. Д. А. Фурманов, например, при воссоздании истории контрреволюционного мятежа в Верном (июнь 1920 г.) опирался прежде всего на документальную базу истпартов.
Организовывались республиканские и областные выставки, на которых экспонировались образцы казахской материальной культуры, казахского искусства. Казахстан принимал участие и во всесоюзных этнографических выставках.
Много сделали для изучения истории края учителя (мугалимы) — энтузиасты, по собственной инициативе записывавшие народные предания и легенды. Очень велико значение собирательской и творческой деятельности музыковеда-исследователя А. В. Затаевича, ученого-этнографа и фольклориста А. А. Диваева, а также Ж. Шанина, братьев П. Н. и А. Н. Белосдюдовых, Н. Г.
Хлудова и других, в большинстве безымянных краеведов, для истории культуры и быта казахского народа. Среди оставленных ими трудов и записей выделяются труды А. А. Диваева по вопросам родоплеменной структуры и этнического состава населения юга Казахстана, имевшие не только научное, но и практическое значение. Люди разных профессий (музыковеды и композиторы, артисты и художники, учителя, партийные и советские работники), все проникнутые неподдельным живым интересом и любовью к родному краю, они сохранили для потомков богатое культурное наследие угнетенного в прошлом народа.
Особо следует сказать о А. П. Чулошникове — первом председателе Общества изучения Казахстана. Разносторонне образованный человек, знакомый со спецификой таких областей науки, как археология и этнография, он много работал над вопросами происхождения казахской народности, истории хозяйства и общественных отношений казахов и их предков, привлекая и пытаясь оценить исторические предания, шежре и другие тогда малоизученные источники6. Конечно, высказанные им в 20-е гг. положения о характере общественного строя казахов, как строе чуть ли не патриархально-родовом, роли географического фактора («степь целиком определила национальный характер казахов» и др.) далеки от истины. Но его научный поиск, привлечение новых источников, попытки связать историю казахов с судьбами других тюркских народов были для своего времени несомненным шагом вперед. Продолжая исследования, он впоследствии отказался от своих ошибочных взглядов и признал классовый, феодальный характер производственных отношений в казахском обществе. Не случайно, труды А. П. Чулошникова оставили заметный след в казахстанской историографии.
Интереснейшие материалы по истории Казахстана, в частности о хозяйстве и быте населения, социально-экономической структуре аула, ее эволюции дали экспедиции Академии наук СССР (1921, 1925—1926 гг. и последующих лет в Западном и Северо-Восточном Казахстане), ТуркЦИКа (1921—1922 гг. в Сыр-Дарьин-скую и Семиреченскую области), обследования Особой комиссии по землеустройству ВЦИК (1923—1926 гг.), областного и краевого комитетов партийной организации Казахстана (1923—1929 гг.), демографические, сельскохозяйственные, промышленные и выборочные переписи (1920, 1923, 1926, 1928, 1929 гг.), приводившиеся ЦСУ Казахской республики, экспедиция ЦИК СССР в 1928 г., поездка красного каравана КазЦИКа (1922 г.) и другие.
Сохранили свое значение и поныне труды экспедиции Академии наук СССР под руководством С. И. Руденко. Всестороннее обследование ею материальной и духовной культуры населения Западного и Северо-Восточного Казахстана, собранные уникальные этнографические коллекции и данные по антропологии явились серьезным вкладом в науку. Важно, что большинство названных экспедиций, как правило, изучали историю, экономику, быт и культуру не только казахов, но и других народов, населявших многонациональную республику,— русских, украинцев, уйгур, дунган и других.
В исключительно тяжелых условиях становилось на ноги архивное дело. Во время гражданской войны белогвардейцы, интервенты, алашордынцы уничтожили массу ценнейших документов; сохранившиеся же фонды оказались в старых административных центрах, находившихся вне казахской территории, без присмотра, в хаотическом состоянии. Уже в сентябре 1919 г. в Оренбург прибыл уполномоченный Главархива РСФСР, позднее на него было временно возложено руководство архивным делом почти на всей территории Казахской республики. Создание в 1921 г. Главархива КазАССР, преобразованного в 1922 г. в Центрархив КазАССР, положило начало систематической работе по сбору, обработке и систематизации громадного архивного материала, организации правильного его хранения и использования. Сознавая государственное значение сохранения документов, особенно первых лет Советской власти, Центрархив КазАССР обратился через печать с таким призывом к общественности: «Огромная важность не только для современников, но и для будущих поколений, для грядущей истории всего совершающегося в наши дни не может [быть] оспорена никем, а потому крайне необходимо скорейшее создание в Кирреспублике центрального хранилища, в котором бы соби рались материалы по истории переживаемых вами событий революции 1917 года и последующих годов.
Управление архивных дел берет на себя почин в создании такого хранилища с целью собирания материалов, имеющих интерес для истории революции и революционного строительства».
Эту работу осложняли переезды Центрархива со всеми фондами из первой столицы республики — Оренбурга в Кзыл-Орду (1925 г.), а затем в Алма-Ату (1929 г.). Однако архивисты справились с трудностями и одновременно со сбором и обработкой материалов сумели перебазировать в Центрархив КазАССР из других республик полностью или частично многие фонды, имевшие непосредственное отношение к истории республики. Только в Центральном архиве Октябрьской революции КазАССР было сосредоточено 872 фонда с более чем 220 тыс. единиц хранения.
В связи с 10-летием Октября архивные органы обратились к трудящимся с просьбой сохранять и сдавать в архивохранилища документы по истории революционного движения. «Революционная полоса «бури и натиска» периода 1917—1918 гг.,— говорилось в призыве,— войдет в историю, как одна из самых славных страниц чрезвычайно острой классовой борьбы, будет примером для многих поколений, как образец героической борьбы пролетариата; памятники об этом времени мы сохраняем все с большей бережливостью путем концентрации их в архивных органах». Основные документальные фонды государственных учреждений приводились в порядок и становились доступными для исследователей.
Началась публикация исторических источников. Она много дала для познания как истории далекого прошлого (впервые вводились в обиход извлечения из восточных хроник и русских летописей о казахах и их предках), так и первых лет советского периода (материалы Учредительного съезда Советов К АССР, Тургайского областного съезда Советов, первых партийных конференций и пленумов обкома и крайкома РКП(б)).
Исследованием ряда вопросов истории Казахстана занимались научные учреждения Омска, Ташкента, Оренбурга — бывших административных центров дореволюционного Казахстана, Москвы и Ленинграда (Государственная Академия истории материальной культуры — ГАИМК, Музей антропологии и этнографии, Музей восточных культур, Комиссия по изучению племенного состава — КИПС, Научная ассоциация востоковедения, Комиссия по улучшению труда и быта женщин Востока при ВЦИК и многие другие). Немало ценных научных статей по вопросам истории Казахстана публиковалось во всесоюзных и региональных периодических журналах («Советская этнография», «Революция и национальности», «Пролетарская революция», «Революционный Восток», «Красный архив», «Вестник статистики», «Коммунистическая мысль» и т. д.).
В ряде обобщающих монографических трудов по истории СССР, востоковедению, этнографии и археологии содержались важные и интересные сведения и выводы по истории Казахстана. Назовем, например, работы В. В. Бартольда, Б. Я. Владимирцева, Б. Д. Грекова и А. Ю. Якубовского. Успешно разрабатывали вопросы этногенеза и быта казахов такие исследователи, как А. Н. Самойлович, С. И. Руденко и другие. Много дали для развития в Казахстане исторических знаний первая всесоюзная конференция историков-марксистов, дискуссии о социально-экономической природе восточных обществ и «азиатском» способе производства.
Особо следует выделить Ташкент и его научные учреждения. До осени 1924 г. Ташкент — это столица Туркестанской Автономной Советской социалистической республики, в которую входили южные районы современной Казахской ССР, населенные почти семьюстами тысячами казахов, в то время сравнительно более развитый экономически и культурно, с количественно большей прослойкой интеллигенции, чем города Казахстана, с 1920 г. имевший университет (ТАГУ) и довольно немалый отряд краеведов. Поэтому в те годы он играл важную роль как в подготовке казахских кадров историков, так и в изучении отдельных проблем истории Казахстана. Ученые Ташкента занимались вопросами истории не только узбекского народа, но и братского казахского народа. Их многочисленные труды, статьи и публикации материалов прямо касались сюжетов казахстанской историографии, даже в самом узком смысле этих слов. Отметим в данной связи работы С. Д. Муравейского, П. Г. Галузо, Д. И. Манжары, Ф. М. Бойко и других.
Систематически вопросы истории Казахстана освещались в местных журналах — «Советская Киргизия», «Кзыл Казакстан», «Большевик Казахстана», «Народное хозяйство Казахстана», «Темир казык», «Аул Коммуниси» и газетах — «Энбекши казак» (впоследствии «Социалистик Казакстан») и «Советская степь» (впоследствии «Казахстанская правда»). Очень характерны сами наименования публиковавшихся на страницах казахской печати статей — «История нужна народу», «Казахи и классовая борьба», «Восстание 1916 г. в Казахстане», «Октябрь и национальный вопрос в Казахстане» и т. д.
Началась и развернулась деятельность и местных историков, в большинстве, однако, не профессионалов. Кроме уже названных А. П. Чулошникова и некоторых других, отметим С. Д. Асфендиарова, Т. Рыскулова, У. К. Джандосова, Г. Тогжанова, И. Кабулова, А. Ф. Рязанова, Е. И. Федорова, Н. Т. Тимофеева.
Во многих отношениях для названных имен характерна творческая биография крупного ученого-историка С. Д. Асфендиарова. Выходец из интеллигентной семьи переводчика, он с большими трудностями до революции получил высшее медицинское образование, участвовал в качестве врача в первой мировой войне, на собственном опыте осознал антинародный смысл политики царизма и буржуазии.
С. Д. Асфендиаров — активный участник борьбы за Советскую власть (в мае 1919 г. вступил в партию), затем находился на видной партийной и государственной работе в Туркестанской и Казахской республиках, в Российской федерации. С середины 20-х гг. он вплотную занялся исследованием истории казахского народа и вскоре -стал первым казахом профессором истории.
В Асфендиарове счастливо сочетались качества исследователя, педагога и организатора науки. Не случайно он руководил созданием первых казахских вузов, в частности старейшего вуза республики — педагогического института им. Абая, медицинского института и Казахской базы Академии наук СССР.
С. Д. Асфендиаров исследовал многие коренные проблемы истории и истории культуры — этногенез казахов, казахский эпос, историю общественного строя казахов, национально-освободительное и революционное движение в крае, занимался публикацией источников.
Энциклопедически подготовленный ученый сделал серьезную попытку с марксистско-ленинских позиций осмыслить и обобщить сложный и в то время еще очень малоизученный процесс становления феодальной формации на территории Казахстана. Многие положения, выдвинутые им, не потеряли своего значения и сегодня, хотя некоторые не выдержали испытания временем, оказались ошибочными. Это вполне объяснимо, поскольку ему пришлось идти непроторенным путем.
Заслуживает внимания и творческая деятельность Г. Тогжанова. Он непосредственно участвовал в решении многих вопросов партийного и советского строительства в Казахстане в 20-е — начале 30-х гг. и своими книгами и многочисленными статьями (в которых были, правда, и существенные ошибки) немало сделал для изучения общественных отношений казахского аула в предреволюционную пору и первые годы Советской власти.
Представляют также интерес труды А. Ф. Рязанова по истории национального движения в Казахстане в XIX в. Не сумев, однако, разобраться в источниках, он любое национальное выступление относил к разряду прогрессивных и революционных, считал главным стержнем всей истории казахского народа борьбу за независимость, не учитывая значения классового, социального фактора. При всем этом бесспорны заслуги А. Ф. Рязанова, много потрудившегося над развитием историко-архивного дела в республике, введением в оборот новых источников и популяризацией истории подлинно народных движений против колониального гнета.
В трудах С. Асфендиарова, Т. Рыскулова, Г. Тогжанова и других предпринимались серьезные попытки критически, с позиций марксизма-ленинизма пересмотреть «наследство» дворянско-буржуазной и националистической историографии в освещении истории казахского народа. Полемическая направленность их работ вполне оправданна, ибо назрела необходимость опровергнуть великодержавнические домыслы о неисторичности народа, о его якобы извечной отсталости (и экономической, и культурной), покончить с взглядами на исключительность исторических путей казахского общества, на отсутствие в нем классового антагонизма.
Как уже говорилось, постановка в те годы в науке той или иной, на первый взгляд, отвлеченной исторической проблемы определялась прежде всего актуальными задачами дня — подготовкой и осуществлением на практике коренных преобразований в жизни народа. Огромное значение при этом имело отношение к событиям недавнего исторического прошлого и, особенно, к Великой Октябрьской социалистической революции и ее роли в исторических судьбах казахского народа.
Наука уже тогда пыталась осмыслить и объяснить, как же получилось, что социалистическая революция победила не только в пролетарских центрах страны, но и в отсталом, аграрном крае. Закономерна или случайна социалистическая революция здесь, что она дала казахским трудящимся, не противоречит ли марксистской теории, что Советская власть, т. е. диктатура пролетариата, установилась там, где еще большинство коренного населения жило в кочевом и полукочевом ауле и где господствовали докапиталистические отношения, насколько идея Советов воспринята казахскими трудящимися и как она осуществляется на деле? Вот вопросы, которые волновали общественность, трудящихся и на них историки должны были ответить.
Поскольку же тогда еще не была преодолена великодержавническая и националистическая идеология и не выкорчеваны ее социальные корни, поскольку существовали уклоны в национальном вопросе, нередко смыкавшиеся с «правыми» и «левыми» разновидностями оппозиций, антиленинскими течениями и группами в партии, а проблемы оставались мало или совсем не исследованными, постольку в печати, в дискуссиях высказывались и различные взгляды, в том числе и глубоко ошибочные, более того, вредные.
Так, выдвигались явно националистические домыслы о том, что Октябрьская революция была для Казахстана, для казахского народа чужеродным, не порожденным его историей явлением, наносным и привнесенным извне для «мусульман» (так нередко называли в литературе коренное население, конечно, без учета его классовой дифференциации).
Серьезно помешала научной разработке вопросов истории Великой Октябрьской социалистический революции и первых лет советского социалистического строительства в Казахстане «концепция» Г. Сафарова. В его книге по истории революции в Казахстане и Средней Азии были извращены основные вопросы истории национальной политики партии на Советском Востоке. В ней открыто отрицалась историческая закономерность социалистической революции в Казахстане (как и Средней Азии), клеветнически заявлялось, что Советская власть приняла здесь «колонизаторскую внешность», все русское население и даже рабочие огульно зачислялись в разряд «колонизаторов», совершавших чуть ли не насилия над тружениками-казахами. Политический смысл таких утверждений сводился к необходимости новой, «второй» революции и отделения Средней Азии и Казахстана от Советской России.
Существенные ошибки в оценке значения Октябрьской революции в 20-е гг. допускали и отдельные руководящие работники Казахского краевого комитета партии, в частности Ф. И. Голощекин.
Видный партийный работник, первый секретарь Казахского Краевого Комитета партии в 1926—1932 гг., коммунист с дореволюционным стажем Ф. И. Голощекин много труда влоокил в укрепление аульных Советов, проведение передела земельных угодий и конфискации имущества крупных баев-полуфеодалов. В то же время он совершил серьезные ошибки при проведении коллективизации и массового планового оседания казахского кочевого и полукочевого населения.
Книги и статьи Ф. И. Голощекина содержат богатый фактический материал по социально-экономической истории аула в советское время, отдельные ценные обобщения. Они пронизаны духом непримиримой борьбы с уклонистами в сторону великодержавного шовинизма и местного национализма, идеей необходимости революционного преобразования аула, полного освобождения трудящихся аула от байской кабалы, окончательного преодоления влияния баев и их агентуры в аульных Советах.
В то же время во многих его работах имелись неверные, ошибочные утверждения. Приведем одно из них, наиболее типичное: «Аул Октябрем был не тронут… до 1925 г. непосредственно аул, аульная масса не получили того, что ставилось задачами Октябрьской революции. Аульная масса освободилась от колониального гнета и попала в безответное подчинение своих эксплуататоров,— экономические и политические выгоды Октября использовались исключительно имущими верхушками аула (бай и аткаминер). Землю получил он— бай». Этот тезис, в разных вариантах выдвигавшийся Ф. И. Голощекиным, достаточно ясен. В сущности он означал, что Октябрь в первые восемь лет Советской власти ничего не дал казахскому трудовому народу. Близки по сути и высказывания Ф. И. Голощекина по вопросам советского строительства в ауле.
Еще элементарнее суждение И. Курамысова: «Октябрьский ураган пронесся мимо аула, мало задев его». Трудно представить более ясное выражение неверия в революционные возможности казахского трудового народа, в его союз с российским рабочим классом.
Предлагались и другие абстрактные, лишенные всякого конкретно-исторического содержания формулы, близкие к печально известной теории «культурно-национальной автономии», например, что в Казахстане совершилась пока только колониальная революция, революция только за национальное равноправие, национальную культуру. При этом игнорировалось ленинское учение о слиянии национально-освободительного движения угнетенных народов с движением пролетарским в социалистической революции, о том, что она в ходе своего развития в условиях диктатуры пролетариата может и будет по мере созревания необходимых предпосылок решать задачи буржуазно-демократического или революционно-демократического характера.
Ошибочные взгляды на Октябрь и его историческое значение для народных масс Казахской республики не могли не встретить решительного отпора. Во многих выступлениях в печати тех лет они подверглись обоснованной критике. Много интересного материала содержали документы и воспоминания, публиковавшиеся в периодике. Из них следовало, что Октябрь отнюдь не привнесен в Казахский край извне, что в нем в канун революции сложились реальные классовые силы, влившиеся в политическую армию революции, что в рядах борцов за Советскую власть находились лучшие сыны казахского трудового народа и идея Советской власти была ему близка и понятна. Национальная политика партии и Советского государства сразу же сказалась на положении казахских шару а, объединившихся с переселенцами-тружениками, с российским рабочим классом.
Довольно четко для своего времени обобщены названные взгляды Т. Рыскуловым, в прошлом самим допускавшим ошибки в вопросе об оценке Октября для Казахского края. Его положения таковы: казахские трудящиеся приняли активное участие в Октябрьской революции и решительно поддерживали Советскую власть, они боролись рука об руку с русскими рабочими и крестьянами и строили Советы, как единственно приемлемую и вполне приспособленную к социальным устоям аула власть.
Не меньшую остроту приобрел на этапе становления науки вопрос о социальной структуре аула, характере общественных отношений в нем в дореволюционное время, и особенно в первое десятилетие Советской власти. Страстные споры и поиски в этом плане вызывались прежде всего требованиями жизни, задачами социалистического преобразования аула. Они имели своей целью не только и иногда не столько объяснение сути тех или иных вопросов истории с чисто познавательной целью, сколько выяснение истины для социалистического изменения действительности, корни которой, как правило, уходили в прошлое.
Споры шли, в сущности, о том, по какому пути развиваться Казахстану — социалистическому или капиталистическому, возможен ли на деле переход казахского народа от докапиталистических отношений к социализму, минуя капитализм, и как, какими путями, средствами этот переход будет осуществлен.
Еще в 1919 г. в газете «Жизнь национальностей» (орган Наркомнаца РСФСР) А. Байтурсунов выступил со статьей «Киргизы и революция», в которой утверждал, что у казахов «нет ни капитализма, ни классовой дифференциации». Позднее он пошел дальше, заявив: «В Казахстане есть два класса — «класс казахов» и «класс русских», внутри казахского общества социальных проблем не существует.
Эту открыто выраженную националистическую концепцию бесклассовости казахского общества, отсутствия в нем эксплуатации человека человеком и господства «коммунистических начал» (отождествляемых с давно умершим патриархально-родовым строем), в которой сознательно классовые противоречия подменялись национальными, по сути дела разделяли и отдельные национал-уклонисты. Так, например, С. Садвокасов настаивал на так называемом «гражданском мире» кедея и бая в ауле, как генеральном лозунге партии при разрешении аграрного вопроса.
С иных позиций, но в конечном счете то же проповедовали носители великодержавнической идеологии, принимавшие внешнюю сторону социальных явлений и институтов за их внутреннее содержание. Е. А. Полочанский, например, утверждал, что у казахов «хозяйственно-родовой строй, как исторически данная система организации труда и быта, пока еще не изжит» и «полностью отсутствует классовое сознание».
С явно антимарксистских позиций написан изданный Наркомземом республики сборник статей «Казанское хозяйство в его естественно-исторических и бытовых условиях». Редактор и один из его основных авторов С. П. Швецов пытался доказать извечность и необходимость сохранения во что бы та ни стало кочевого образа жизни казахского народа и экстенсивного кочевого хозяйства. Подводя базу под свои рассуждения, он утверждал, что изменения в формах ведения хозяйства, все развитие человеческого общества происходят «под влиянием двух сановных факторов внешнего характера: характера окружающей природы и постоянных изменений плотности населения». Таким образом, марксистско-ленинское учение об общественных формациях, о действительных факторах, играющих решающую роль в развитии общества, полностью игнорировалось.
Выводы же автора таковы: «Казак-скотовод и кочевник потому, что иным он не может быть при данных, окружающих его условиях: от него требует этого окружающая его природа. Он всецело в ее власти и пока не изменятся почему-либо окружающие его условия (природные.— Г. Д.), он не выйдет из-под ее влияния, оставаясь и скотоводом и кочевником». И дальше: «Устраните это периодическое передвижение скота по степи — и казаку нечего в ней будет делать, так как никакое иное хозяйство здесь невозможно, и степь, кормящая теперь миллионы казанского населения, превратится в пустыню». Или еще яснее: «Уничтожение кочевого быта в Казакстане знаменовало бы собою не только гибель степного скотоводства и казанского хозяйства, но и превращение сухих степей в безлюдные пустыни».
«Теоретические» выкладки Швецова, в конечном счете, служили интересам байства и националистов, препятствовавших переходу казахских трудящихся к оседлости и земледелию, социалистическому преобразованию аула.
Прямо противоположные взгляды на общественные отношения в ауле содержат статьи и книги Г. Тогжанова. Их объединяла ясно выраженная критическая направленность. Автор резко выступал против националистических теориек «родового мира» в ауле, показывал классовое содержание различных внешне родовых институтов. Справедливо указывая на все возраставшую связь казахского хозяйства с рынком, на проникновение товарно-денежных отношений в аул, Г. Тогжанов, однако, преувеличивал степень развития в нем мелкотоварного уклада и капиталистических отношений. Он считал, что «казанское хозяйство, как и русское крестьянское хозяйство — в целом товарное хозяйство», а бай оседлых и полукочевых районов «это тот самый деревенский буржуа или «кулак», о котором говорил Ленин, причем таких буржуа можно встретить в каждом ауле. Вся разница между хозяйствами казанского и русского «буржуа» в том, что хозяйство казанского буржуа организовано хуже, чем у деревенского, и что у деревенского кулака на самом деле больше «хозяйственной» способности, больше порядка и более культурно поставлено хозяйство. Другого различия между ними нет, хозяйство и сельского и аульного «буржуа» — кулака — хозяйство одного типа, одного порядка, то и другое товарное хозяйство с капиталистическим способом производства».
Полное отождествление аульного бая с сельским кулаком однако не соответствовало действительности, Г. Тогжанов не учитывал, что в байском хозяйстве, как правило, капиталистические формы эксплуатации сосуществовали и переплетались с докапиталистическими. Формула «или докапиталистические, или капиталистические отношения» схематизировала, упрощала обстановку в ауле и не давала правильного представления о сложном переплетении различных укладов в его экономике.
Споры имели немало оттенков взглядов, отличий в подходе к вопросу, но характерно, что все они аппелировали к истории, к прошлому казахского народа. Произвольно жонглируя случайными фактами, к тому же нередка неправильно толкуемыми, участники дискуссии переносили на советскую действительность сведения, относящиеся даже к XVIII веку. А тогда у казахов якобы господствовали патриархально-родовой строй, родовая демократия и идеология и наличествовали только зачатки феодальных отношений; после же вхождения Казахстана в состав России произошла «феодализация родовых отношений». В 1934—1935 гг. в Коммунистическом университете трудящихся Востока состоялась дискуссия о казахском феодализме. Итоги ее нашли отражение в казахстанской печати.
В ходе коллективизации сельского хозяйства и массового оседания казахских шаруа, когда особенно четко обозначилась классовая структура аула, резко обострилась классовая борьба, усилилось сопротивление байства мерам социалистической переделки аула, теорийки «родового мира» пытался использовать классовый враг, но из научной литературы сши исчезли. Реальная жизнь доказала их абсолютную несостоятельность. Искренне заблуждавшиеся ранее исследователи пересмотрели свои позиции и признали классовую в своей основе природу общественных отношений казахского аула, и не только переходного к социализму периода, но и прошлого. Наука вскрыла социально-политический смысл теориек о «золотом веке» казахов в прошлом, о гармонии классовых интересов бая и кедея, абсолютном господстве родового строя у казахов в XVI—XIX вв. Вводившийся в оборот конкретный материал о степени имущественного неравенства в ауле, формах и нормах эксплуатации бедноты в нем наглядно показал, что казахское общество было классовым; по ясной формуле, принятой X съездом РКП(б) применительно к общественному строю многих народов, не прошедших капиталистической стадии развития, их общество было обществом патриархально-феодальным.
Вместе с тем стали предприниматься попытки конкретизировать на опыте истории казахского народа в советскую эпоху ленинское положение о некапиталистическом развитии, рассмотреть вопрос о национальной консолидации казахов в условиях перехода к социализму, минуя капитализм.
Успешно преодолевались ошибочные представления об определяющей роли географической среды в истории хозяйства, экономической структуры казахского общества и даже формировании национального характера народа, сравнительно широко бытовавшие в литературе первых лет Советской власти.
Предметом острого спора на протяжении ряда лет был вопрос об оценке партии «Алаш» и правительства Алаш-орды, особенно их роли в период социалистической революции. С введением нэпа оживились байские элементы и их идеологи, быстро приспособившиеся к новой обстановке, использовав при этом приемы удивительной социальной мимикрии. Как метко сказано в корреспонденции «Нэп и националистическая интеллигенция», помещенной в «Кедей Айнасы», бывшие деятели «Алаш» стали исходить из чисто двурушнического принципа—«жизнь, как лиса, действуй, как борзая». А. Букейханов, М. Дулатов, X. Досмухамедов и другие в выступлениях и статьях хотели во что бы то ни стало обелить свое прошлое, представить «Алаш» и себя выразителями общенациональных интересов, истинными патриотами и т. д. «Патриотические казахские деятели, — заявляли они, — не могут быть интернационалистами…, не желая приносить в жертву казахский народ». Байтурсунова сравнивали с Н. Г. Чернышевским, говорили, что именно он, Байтурсунов, указал казахам дороту к свободе, а националистический орган — газета «Казак» — пробудил народ ото сна. Даже некоторые марксистски подготовленные историки, например, Г. Тогжанов, считали, что «до революции политическое воспитание мы получили только от националистов».
Лишь настойчивая, кропотливая и активная разъяснительная работа партии, острая и целеустремленная критика националистической идеологии — одна из форм классовой борьбы — позволили окончательно разоблачить миф об объективно революционной роли «Алаш» и правительства Алаш-орды в социалистической революций, дать им принципиальную партийную оценку, разобраться в социальной природе националистической контрреволюции.
На основе марксистского учения об общественноэкономических формациях и известных науке фактах политической истории ставились вопросы периодизации истории Казахстана. И хотя в их постановке сразу же проявились существенные изъяны (умалчивалось о первобытнообщинном строе, история дореволюционного прошлого делилась на два этапа — докапиталистический и колониальный — без достаточного учета научных критериев периодизации), факт выдвижения таких проблем свидетельствовал о многом.
Рос интерес к теме происхождения казахского народа. Статьи по этому вопросу, еще не всегда обоснованные источниками, в основном все же верно отмечали момент автохтонности и преемственности процесса этногенеза казахов. Была отброшена упрощенная, спекулятивная схема, согласно которой казахи происходили от единого мифического предка и образование их как народности относится чуть ли не к библейским временам (М. Тынышпаев, М. Дулатов).
Особо значимой в историографии стала проблема колониальной политики царизма и истории национально-освободительного движения. И по вполне понятным причинам. Слишком свежи в памяти народной были тяготы национально-колониального гнета и национальной дискриминации, жестокие расправы царских карателей, слишком долго замалчивалась или грубо фальсифицировалась история народных движений против колонизаторов. Рост национального самосознания, ликвидация последствий национально-колониального гнета в экономике и социально-культурной жизни естественно обусловили громадный интерес к истории национально-освободительного движения. Появились труды по истории народных движений казахов в XVIII—XIX вв., по истории восстания 1916 г., статьи об Амангельды Иманове, Исатае Тайманове, Махамбете Утемисове, Срыме Датове и других руководителях выступлений масс. Немало было сделано для уяснения форм и методов политики самодержавия, превратившего Казахский край в колонию и в громадных масштабах изымавшего земли у коренного населения. Правда, иногда идеализировались отдельные национальные движения, затушевывалась их ограниченность, умалчивались факты использования выступлений трудящихся феодальной верхушкой — ханами и султанами — в своих классовых интересах.
Большое внимание уделялось истории восстания 1916 г. К десятилетней и двадцатилетней его годовщинам в периодике появилось множество воспоминаний и статей. В них нередко были субъективные оценки, недостоверные сведения. В печати (и не только в казахстанской, но прежде всего среднеазиатской) даже развернулась дискуссия, в ходе которой высказывались явно неверные взгляды — руководителями восстания якобы были баи, отрицался факт размежевания классовых -сил. Делались попытки противопоставить национально-освободительную борьбу казахского народа революционному движению русского рабочего класса, восстание не связывали с нараставшим в стране революционным кризисом, его изображали чуть ли не как результат сознательной провокации царской администрации. Эти антиисторические взгляды подверглись решительной, но справедливой критике, верно были определены главные причины восстания — национально-колониальный гнет, в частности земельная политика самодержавия, охарактеризован социальный состав повстанцев, показана действительная позиция байства и националистов, предавших интересы народа и вступивших в сделку с царской администрацией.
На исторической науке в 20—30-е гг. отразились также дискуссии по вопросам культурного, в частности языкового строительства, влияние ошибочных тачек зрения — так называемая теория «единого потока» и нигилистическое отношение к культурному наследию, абсолютный языковый пуризм и нежелание использовать реальные богатые возможности национального языка: предметом острых споров не только филологов, но и историков -явились проблемы, связанные с переходом к латинице, а позднее к русскому алфавиту.
Решительно были отброшены антиисторические взгляды о «единой тюркской нации», игнорировавшие факт существования не только казахского, но и узбекского, туркменского, киргизского народов* их право на самоопределение и образование советских национальных республик.
Много дали первые попытки создания обобщающих трудов по истории Казахстана (А. П. Чулошников. Очерки по истории казак-киргизского народа в связи с общими историческими судьбами других тюркских племен, ч. 1, Оренбург, 1924; С. Д. Асфендиаров. История Казахстана с древнейших времен, т. I, Алма-Ата, 1935). К 5-летию и 10-летию Великой Октябрьской социалистической революции, к 10-й и 15-й годовщинам образования Казахской АССР в периодической печати было опубликовано много интереснейших мемуарных материалов, издано несколько ценных статистико-экономических справочников, создана первая летопись событий Октября и гражданской войны в Казахстане, ясно обозначился глубокий интерес к истории партийного строительства в республике. Стали систематически печататься первые сводки данных о становлении Коммунистической партии Казахстана.
Заслуживают самой высокой оценки мемуары известного казахского писателя, общественного и государственного деятеля С. Сейфуллина, представляющие волнующий и правдивый рассказ активного борца за власть Советов о событиях Октября и гражданской войны в Казахстане, сочетающие личные воспоминания автора с историческими документами.
Широким фронтом в историческую науку -входила молодежь, национальные кадры историков, овладевшие марксистским методом, закалившиеся в борьбе с враждебными. ленинизму идеями и течениями. Историки _ активно; включились в пропаганду исторических знаний среди трудящихся. Идя по свежим следам событий, они вводили в науку новый материал и пытались осмыслить его.
Конечно, обширный круг почти совершенно неизученных вопросов истории Казахстана исследовался в 20-е — первой половине 30-х гг. весьма неравномерно. Объем источников, привлекавшихся к исследованию, был относительна невелик. Работа в области археологии и этнографии Казахстана ограничивалась в основном вещеведением. Радикальный пересмотр, отрицание дворянско-буржуазного историографического наследства иногда велись не на основе марксистско-ленинского учения о критическом освоении наследства, что приводило к отбрасыванию всего полезного, в том числе достоверного фактического материала, содержащегося в трудах дореволюционных историков, схематизации, излишней социологизации своеобразного и противоречивого процесса.
Выдающиеся представители казахского народа Ч. Валиханов и И. Алтынсарин, несшие в степь идеи демократической русской культуры, объявлялись проводниками колонизаторской политики царизма, царскими агентами, миссионерами. Вхождение казахских земель в состав России изображалось в 20-х гг. только как абсолютное, а позднее, к середине 30-х гг., как наименьшее зло. Крупнейшие же сдвиги в экономике и культуре казахского общества, исторически неизбежные в результате присоединения — обострение классовых противоречий, формирование национальных кадров пролетариата, рост национально-освободительного движения, сближение казахского, русского и других народов в совместной революционной борьбе против царизма, русских помещиков и капиталистов отмечались вскользь или замалчивались.
Однако при всех недостатках, обусловленных большей частью ограниченностью квалифицированных кадров, источников, неизученностью проблем, историография 20-х — первой половины 30-х гг. заслуживает высокой оценки, и ни одно серьезное исследование наших дней невозможно без ее освоения и критического использования.
После постановлений партии и правительства а преподавании гражданской истории, постановлений ЦК ВКП(б) о создании многотомной истории гражданской войны в СССР и истории заводов и фабрик в соответствии с все возраставшими требованиями к науке укреплялись научные учреждения, занимавшиеся вопросами истории республики.
В 1932 г. был организован Казахский научно-исследовательский институт марксизма-ленинизма (КНИИМЛ), впоследствии преобразованный в Казахский филиал Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС — Институт истории партии при ЦК КП Казахстана. В 1934 г. возник Казахский научно-исследовательский институт национальной культуры. Историкоархеологический сектор этого института стал базой для открытия в 1936 г. сектора истории Казахстанской базы, а затем (с 1938 г.) Казахского филиала АН СССР.
Историография Казахстана вступала в новый этап своего развития.