Общеизвестно, что важнейшими и необходимыми условиями развития науки являются постоянный обмен мнениями, творческие дискуссии и споры. История человеческого общества, как область знания, не составляет исключения. Ее опыт неопровержимо свидетельствует, что там, где не было творческого обмена мнениями и где довлел догматизм, сдерживалось обогащение знаний, сужался или прекращался поиск.
Разумеется, в советской исторической науке, в казахстанской историографии поиск и дискуссии могли содействовать движению вперед и увеличению объема знаний лишь на основе марксистско-ленинской теории, строгого соблюдения принципа партийности.
Какие же наиболее существенные дискуссии по вопросам истории Казахстана прошли в последнее время?
Большой интерес вызвала начавшаяся еще в 30-е гг. и продолженная в 40-х — начале 50-х гг. дискуссия
о сути и специфике патриархально-феодальных отношений в условиях казахского кочевого скотоводческого хозяйства. Возникнув как дискуссия по проблеме казахстанской истории, она впоследствии вышла за рамки историографии собственно Казахстана и переросла в дискуссию о характере производственных отношений у кочевых народов вообще. В процессе дискуссии, проходившей в Москве, Ленинграде, Алма-Ате и Ташкенте, а также на страницах научных журналов определились две точки зрения.
Коротко и поэтому, возможно, несколько упрощенно суть спора такова. Одни исследователи считали, что в условиях кочевого скотоводства основным средством производства являлся скот, а не земля, использовавшаяся лишь как пастбище в качестве условия производства. Скот — это не только основное средство производства, но и главный продукт производства, предмет потребления и товар. Эксплуатацию производителей — крестьян (шаруа) феодалы-баи и вся остальная феодальная верхушка — ханы, султаны, батыры (мы используем только казахскую социальную терминологию) строили не на основе феодальной собственности на землю, а на основе феодальной собственности на скот. Рента, таким образом,, была не реализацией собственности на землю, а собственности на скот.
Образование феодальной земельной собственности, до мнению сторонников такой точки зрения, в условиях кочевого -скотоводческого хозяйства невозможно\’» ее исключает специфика пастбищно-кочевой системы, предполагающая содержание скота весь год на подножном корму и передвижение масс скота на большие расстояния. Земля находилась в общинной собственности, а частная собственность на землю (как в феодальной, так и в капиталистической формах) появилась в Казахстане только после перехода казахов-кочевников к оседлости и земледелию, т. е. после завершения вхождения казахских земель в состав России.
По мнению других исследователей, и в условиях казахского кочевого скотоводческого хозяйства земля являлась не только условием, но и средством производства. Они не отрицали значения скота как средства производства и главной формы богатства.. При сохранении общинного пользования пастбищами (земля в кочевом хозяйстве использовалась прежде всего именно как пастбище) право феодальной собственности на землю выступало не в чистом виде, а в замаскированном патриархальными институтами и традициями праве феодалов распоряжаться кочевьями. В рамках сезонного кочевого круговорота (зимние, осенние, весенние и летние пастбища) феодал практически присваивал лучшие, богатые травостоем земли, пропорционально тому количеству скота, которым располагал как собственностью. А так как неравенство во владении скотом выступало очень четко, то, естественно, феодал-собственник многотысячного стада в сущности присваивал, т. е. фактически владел громадными земельными угодьями, прежде всего зимовками, а рядовой общинник — шаруа, имевший в среднем всего лишь несколько десятков голов, пользовался очень и очень ограниченным участком.
Сторонники такого взгляда подчеркивали, что следует отличать нормы казахского обычного права, не фиксировавшие факт монополии феодальной собственности, от действительного положения дел, от неравного отношения феодалов и рядовых общинников к земле — пастбищу. Тем более, что сохранение внешне общинного землепользования было на руку феодальной верхушке казахского общества, ибо оно скрывало от массы шаруа реальное классовое содержание земельных отношений, создавало у них иллюзии равного отношения к земле, облегчало их эксплуатацию, прикрывавшуюся различными родовыми институтами, в сущности уже наполненными феодальным содержанием, например, такими, как саун, колик-майы и др. (дача в пользование бедноте за отработки молочного и продуктивного скота).
От статей или выступлений на сессиях дискуссия поднялась до уровня монографий. Если раньше споры (привлекавшие внимание многих ученых) носили довольно схематичный, иногда даже абстрактный характер, а взгляды далеко не всегда аргументировались источниками и не принималась во внимание эволюция хозяйства и общественных отношений, то ныне уже обобщен довольно обширный и мало или совсем не известный науке фактический материал и обе стороны признали движение основных экономических и социальных институтов казахского общества во времени и пространстве.
Независимо от различий во взглядах общепринятым стало мнение, что феодальные отношения в древности и средневековье на территории Казахстана по своей широте и глубине развивались далеко не одинаково, что в оседло-земледельческих районах, например в Семиречье, на Сыр-Дарье, они эволюционировали много интенсивнее, чем в районах с преобладанием кочевого скотоводства (Центральный Казахстан).
Гораздо шире, чем раньше, спорящие стороны стали привлекать сравнительно-исторический материал по хозяйству, быту и общественным отношениям других народов, которые, как и казахи, занимались кочевым скотоводством. В сущности уже снят спор об общественных отношениях и формах землепользования казахского аула XIX— начала XX веков. Ибо не вызывает сомнения наличие у казахов в это время различных форм земельной собственности, -как и отсутствие в этот период так называемых абсолютно «чистых кочевников». Более четкое и объективное освещение получил вопрос о соотношении кочевничества и оседлости. Выяснены, хотя, очевидно, еще не полностью, изменения в казахском хозяйстве в XIX — начале XX века, постепенное сужение его натурального характера, развитие товарно-денежных отношений в ауле, влияние этого фактора на формы и нормы эксплуатации.
Таким образом, обозначилось сближение разных точек зрения, но главный предмет дискуссии о феодальной собственности на землю, главном средстве производства в условиях кочевого скотоводческого хозяйства остался.
Одна из причин незавершенности спора состоит, на наш взгляд, в том, что накопленный и обобщенный в последние годы документальный материал относится главным образом к XIX — началу XX века, а XV—XVIII века, особенно XV—XVI, в области социально-экономической истории документированы куда слабее.
Несмотря на незавершенность дискуссии, она была плодотворной, дала полезный стимул для выяснения сути и специфики социальных отношений не только у казахов, но и кочевых народов вообще.
Серьезные споры вызвал в послевоенные годы и вопрос о советизации казахского аула. Начало им положила публикация статьи А. П. Кучкина «Советизация казахского аула» (1926—1929 гг.) в журнале «Вопросы истории» (1946, № 10). Исходный тезис статьи таков: «Фактически единственной властью в ауле был бай… Коммунистическая партия и центральные органы Советской власти в то время (т. е. 1925 г. — Г. Д.) не могли еще добраться до аула». Советизация аула началась только после V краевой партийной конференции Казахстана (декабрь 1925 г.) и в основном завершилась в 1929 г.
Это положение вызвало возражения историков Казахстана. В 1948 г. при Институте истории Академии наук СССР состоялось обсуждение статьи А. П. Кучкина при участии научных работников Москвы и Алма-Аты. Большинство участников обсуждения не согласилось с взглядами А. П. Кучкина. Они говорили, что его тезис по сути перекликается с ошибочными, отвергнутыми наукой мнениями о том, что «аул не был тронут Октябрем», что «Октябрьский ураган пронесся мимо аула», и противоречит ленинским указаниям о крестьянских Советах, в частности, известному высказыванию в докладе по национальному и колониальному вопросам на Конгрессе Коминтерна 26 июля 1920 года:. «Наша работа показала нам, что в этих странах (имеются в виду Туркестан и другие районы Советского Востока.— Г. Д.) приходится преодолевать колоссальные трудности, но практические результаты нашей работы (курсив мой.— Г. Д.), показали также, что несмотря на эти трудности, можно пробудить в массах стремление к самостоятельному политическому мышлению и к самостоятельной политической деятельности и там, где нет почти пролетариата… крестьяне, находящиеся в полуфеодальной зависимости, отлично могут усвоить идею советской организации и осуществить ее на деле».
Оппоненты А. П. Кучкина указывали также, что его точка зрения вольно или невольно зачеркивает всю положительную деятельность партийных и советских организации Казахстана но строительству и укреплению местных аульных Советов, а также первые успехи в переустройстве общественных отношений аула и росте классового самосознания казахских трудящихся в 1917—1925 гг. Что, конечно, совсем не исключает факта засоренности многих и многих аульных Советов баями и их пособниками, слабости аульных Советов и т. д.
Тема советизации аула на современном этапе развития казахстанской историографии стала еще более актуальной. Изучение вопросов строительства и укрепления Советов в ауле в связи с переустройством его общественных отношений и ликвидацией патриархально-феодального наследия в его экономике и социальной структуре, как стало особенно ясно ныне, чрезвычайно важно для глубокого понимания конкретных путей перехода казахского народа к социализму, минуя капитализм. Поскольку же советизация не ограничивалась одним казахским аулом, а охватывала всю национальную деревню Советского Востока, интерес к этой проблеме естествен не только в Казахстане.
В настоящее время, нам кажется, центр тяжести дискуссии несколько сместился. Спор в сущности идет не столько о том, чего было больше, положительного или отрицательного в деятельности аульных Советов в 20-е гг. Никто ныне не утверждает, что все аульные Советы сразу же после победы социалистической революции стали подлинными органами диктатуры пролетариата, не отрицает засоренности многих аульных и волостных Советов классово чуждыми элементами, не ставит знака равенства между казахским аулом и русской деревней как в уровне социально-экономического, так и политического развития, не стремится преувеличить степень классовой сознательности казахского трудящегося крестьянства. Нет спора и о том, что лозунг советизации аула, именно как лозунг, был сформулирован и определен в качестве насущной задачи У краевой конференцией партийной организации Казахстана в декабре 1925 г.
Сегодня суть дискуссии, как показывает, с одной стороны, книга А. П. Кучкина «Советизация казахского аула» (М., 1962), а с другой — труды казахстанских историков сводятся к тому, что понимать под советизацией казахского аула в широком смысле этого слова (а отнюдь не лозунга V краевой партконференции) и с какого времени она по сути дела началась. Можно ли считать, что советизация аула, т. е. борьба за превращение аульных Советов в подлинные органы диктатуры пролетариата, очищение Советов от баев и их агентуры, за преодоление байского влияния на казахских трудящихся и укрепление влияния Коммунистической партии в ауле, началась с конца 1925 г. или, как полагают многие историки Казахстана, исходным его моментом следует признать победу Великой Октябрьской социалистической революции, установление Советской власти в крае.
Таким образом, расхождение не в подходе к понятиям, конкретным лозунгам, а в отношении к историческому значению Октябрьской революции в судьбах казахского народа, как и других ранее отставших в своем развитии народов Советского Востока.
Главный вопрос всякой революции, в особенности социалистической, это вопрос о власти. Революция свершилась в Казахстане, как и во всей стране, вслед за Петроградом, Москвой и другими политическими центрами России. В стране установилась и упрочилась Советская власть. Вскоре после победы социалистической революции, весной 1918 г., в первоначальном варианте статьи «Очередные задачи Советской власти».
В. И. Ленин после указания на трудности упрочения Советской власти в отдаленных от центра областях отмечал, что «подавляющее большинство народа даже среди казачества сознательно, твердо и решительно перешло на сторону большевиков». Несомненно, что ленинское положение, даже с учетом отсталости аула, применимо и к нему. И здесь подавляющее большинство трудящихся поддержало большевиков, Советскую власть. Это подтвердили испытания гражданской войны.
Повсеместно в ауле стали возникать Советы. Конечно, во многие из них проникали баи и их ставленники. Одновременно началась борьба трудящихся, руководимых и направляемых партией, за изгнание классового врага из Советов, за укрепление и превращение их в подлинные органы диктатуры пролетариата. Эта задача не откладывалась на неопределенное время.
В декабре 1920 г., приветствуя образование и упрочение Бухарской, Азербайджанской и Армянской республик, Владимир Ильич подчеркивал, что «идеи и принципы Советской власти доступны и немедленно осуществимы не только в странах, в промышленном отношении развитых, не только с такой социальной опорой, как пролетариат, но и с такой основой, как крестьянство. Идея крестьянских Советов победила» . Ленинскую мысль нельзя толковать иначе, как процесс советизации национальной деревни, и она вполне применима к казахскому аулу.
Вопрос о работе Советов как в ауле, так и в деревне, о их социальном составе и укреплении с установления Советской власти и вплоть до массовой коллективизации, а вернее, и в период коллективизации никогда не снимался с повестки дня. Жизнь шла вперед, усложнялась, практика социалистического строительства предъявляла к Советам все новые и новые, повышенные требования, усиливалась руководящая роль рабочего класса и его партии по отношению к крестьянству. Соответственно обстановке и условиям видоизменялись и выдвигались на первое место те или иные лозунги партии, но задача укрепления Советов, усиления в них влияния партии и пролетарского руководства с октября 1917 г. и на весь период 20-х гг. постоянно приковывала к себе пристальное внимание партии.
Проблема советизации аула в период восстановления народного хозяйства ставилась и решалась иными средствами и в иных масштабах, чем в последующий период борьбы за социалистическую индустриализацию страны. Но нельзя противопоставлять задачи в области советского строительства в ауле до и после 1925 г., хотя тут существовали и определенные качественные различия.
Можно ли предположить, что до конца 1925 г. партия и Советское государство не ставили своей целью укрепление аульных и волостных Советов Казахстана и превращение их в подлинные органы диктатуры пролетариата? Другой вопрос, была ли эта цель достигнута до конца 1925 г.? Конечно, нет. Никто, насколько нам известно, не станет доказывать, что аул к этому времени был советизирован. Но нерешенность задачи не позволяет отрицать того, что она ставилась и в таком именно направлении велась работа. Даже в 1929 г. она была решена только в основном, и работа по дальнейшему укреплению местных органов Советской власти продолжалась и в период коллективизации сельского хозяйства.
Несомненно, обмен мнениями по вопросу о советизации казахского аула будет продолжен, и новые исследования дадут возможность правильно разрешить его. Однако хотелось, чтобы в будущем дискуссия шире вышла за рамки казахстанской историографии. Ведь во многом сходным было положение дел с джайлонными, аильными, кишлачными, джамагатскими, аульными Советами в Туркмении, Киргизии, Таджикистане, Узбекистане, а также в национальных районах Северного. Кавказа.
Предметом серьезной научной дискуссии стал вопрос о характере социально-экономических преобразований в казахском ауле (земельно-водная реформа 1921—1922 гг., передел сенокосных и пахотных угодий и конфискация имущества крупных баев-полуфеодалов в 1926—1928 гг.). Он оживленно обсуждался на сессиях историков Казахстана и Средней Азии (при участии ученых Москвы и Ленинграда) в Алма-Ате в 1957 г., научного Совета по проблеме «История социалистического и коммунистического строительства в СССР» (Москва, 1961), в периодической печати.
Суть расхождений в следующем: одни исследователи считали, что при оценке характера социально-экономических преобразований в казахском ауле в-20-е гг.
надо исходить из критерия: где, кем, когда и с какой целью их проводили; другие же предлагали избрать критерием объективные результаты реформ. Отсюда, первые определяли аграрные преобразования 20-х гг. в ауле как социалистические меры, вторые — как революционно-демократические, переходные, подготавливающие условия для социалистического переустройства общественных отношений в ауле.
Представители одной точки зрения утверждали, что поскольку реформы 20-х гг. в ауле проводились в условиях диктатуры пролетариата под руководством Коммунистической партии и имели целью построение социализма, поскольку после них возникали колхозы и совхозы, то, следовательно, они являются по своему характеру, социальному содержанию социалистическими. Их оппоненты, не отрицая названных факторов, в то же время подчеркивали, что основной задачей реформ 20-х гг. была ликвидация патриархально-феодального наследия в общественных отношениях казахского аула, что они не затрагивали байских и зажиточных хозяйств, ограниченных рамками новой экономической политики, и не имели ничего общего с раскулачиванием. Основной социальный итог уравнительного перераспределения земли, скота и частично инвентаря, по их мнению, это превращение десятков тысяч бедняцких казахских хозяйств, почти целиком зависимых от крупных баев и эксплуатируемых докапиталистическими методами, в хозяйства середняцкого типа, резкое увеличение удельного веса мелкотоварного уклада, который не мог не порождать капиталистических отношений, не мог прекратить процесса дифференциации и уничтожить эксплуатацию человека человеком в казахском ауле.
Аграрные преобразования 20-х гг. в ауле не привели к установлению социалистических производственных отношений, а создали предпосылки для победы колхозного строя. Следовательно, по своей классовой сущности они носили, главным образом, революционно-демократический характер. Это — одна из основных переходных ступеней в разрешении исторической задачи перехода казахского народа от докапиталистических отношений к социалистическим. Только массовая коллективизация сельского хозяйства окончательно закрыла путь для роста капиталистических отношений в казахском ауле и привела к утверждению в нем социализма.
Вместе с тем отмечают сторонники последней точки зрения, оценка социально-экономических реформ 20-х гг. в казахском ауле, как революционно-демократических мер, не исчерпывающа. Диалектика общественного строя аула состояла в том, что патриархально-феодальные отношения в нем тесно переплетались с капиталистическими и поэтому удар по феодализму явился в то же время ударом по капитализму.
В ходе дискуссии наметилось сближение точек зрения. Стало общепризнанным, что социально-экономические реформы 20-х гг. явились исторически необходимыми и без них нельзя было приступать к массовой коллективизации, что их главное острие было направлено .против феодализма, что они привели к радикальным сдвигам в социальной структуре и расстановке классовых сил в ауле, к быстрому росту середняцкого слоя и превращению его в основной, что они в известной мере содействовали расширению сферы действия (правда, очень ограниченной) социалистического уклада — укреплению старых колхозов и возникновению новых. Бесспорно, аграрные реформы в ауле могли быть столь быстро и решительно проведены только в условиях диктатуры пролетариата, только правящей Коммунистической партией и при самом активном участии трудящихся масс.
Но определившееся сближение еще не устранило существенных расхождений, отмеченных выше. Дискуссия продолжается.
Характерно, что и эта дискуссия затронула не только вопросы истории казахского аула, но и всей национальной деревни Советского Востока. Ее опыт показал, что советский путь решения аграрного вопроса и переустройства общественных отношений в каждой советской национальной республике, в каждом районе имел много специфичного, своеобразного, а поэтому и оценка реформ должна быть сугубо конкретной. Ибо единство закономерностей процесса некапиталистического пути развития не исключало, а предполагало учет разнообразия экономических, социальных, политических и иных условий жизни каждого народа.
Острые споры не так давно вызвал вопрос о формировании до Великой Октябрьской социалистической революции казахской нации, как и узбекской, туркменской и других. Одни исследователи категорически утверждали, что процесс формирования казахской нации до социалистической революции полностью завершился, другие же, отмечая его интенсивность в конце XIX — начале XX веков, указывали на его незавершенность, на то, что казахская народность сложилась в нацию уже в условиях советского строя, как нация социалистическая. Все участники дискуссии признавали наличие у казахов до революции таких признаков нации, как общность территории, языка, психического склада, проявляющегося в общности культуры и т. п. Предметом спора был вопрос об экономической общности, обусловленной, как известно, определенным уровнем развития капиталистических отношений.
Сторонники взгляда о завершенности процесса сложения казахов в нацию до революции оперировали данными об относительно быстром проникновении капитализма в экономику Казахстана в начале XX века, действительно имевшем место, но ссылались при этом на социально-экономические показатели, относящиеся к городам края, и отдельные, совсем не типичные для аула, в котором жило подавляющее большинство казахского народа, примеры. Одним из главных аргументов представителей такой точки зрения были ссылки на высказывания И. В. Сталина в работах «Национальный вопрос и ленинизм» и, особенно, «Марксизм и вопросы языкознания», где в перечне многих других народов, сложившихся в нацию до революции, упоминались и казахи.
Однако большинство историков, как показали дискуссии конца 40-х и начала 50-х гг., не приняло изложенной выше точки зрения. Используя значительный документальный и статистический материал о социально-экономическом положении казахского аула, исходя из ленинских указаний о господстве в нем докапиталистических отношений, ученые показали, что в канун социалистической революции еще не наличествовал такой уровень экономической общности, который бы свидетельствовал о завершенности процесса консолидации казахов в нацию. Дальнейшие исследования подтвердили безусловную правильность этой точки зрения.
Предметом обсуждений и споров явились и другие проблемы истории Казахстана, например, о двух путях развития капитализма в сельском хозяйстве края в канун социалистической революции, универсальности опыта массового перевода казахов-кочевников и полукочевников на оседлость, численности рабочего класса Казахстана в начале XX века и т. д.
В дискуссиях, при подготовке обобщающих трудов обнаружились и пробелы, нерешенные, малоизученные вопросы.
Проблемы истории Казахстана изучаются и в настоящее время еще неравномерно и неравноценно. Не преодолены до конца описательность, фактография, иллюстративный метод, ограниченны в ряде случаев обобщения, выводы, явно недостаточна координация научной работы, не изжито мелкотемье, слабо развита комплексность и слабо взаимодействие исторической науки с другими науками и, в особенности, естественными (имеется в виду применение математических методов, радиокарбонного и других в археологии, анкет в этнографии и т. д.). Весьма недостаточно представлены в казахстанской историографии востоковедение, источниковедение, такие вспомогательные дисциплины, как палеография, нумизматика, геральдика, метрология, историческая география и другие.
Нуждается в расширении тематика трудов по истории КП Казахстана. Назрела не только необходимость, но имеется и возможность для создания монографических работ по вопросам стратегии и тактики Коммунистической партии в установлении и упрочении Советской власти в отсталом аграрном крае, в осуществлении перехода казахского народа от докапиталистических отношений к социалистическим, для обобщения именно в историко-партийном-плане опыта руководства КП Казахстана индустриальным развитием республики, коллективизацией сельского хозяйства, культурной революцией и решением национального вопроса. Незаслуженно мало внимания уделяется конкретной истории и преемственности генерального курса партии в борьбе с различного толка антиленинскими группами и течениями в парторганизации Казахстана, в частности, национал-уклонистами. Еще большее, чем ныне, место в историко-партийных трудах должна занять тема современности — тема строительства материально-технической базы коммунизма и вклада в это всенародное дело тружеников Казахстана, тема формирования и воспитания нового человека.
Гораздо большего внимания историков требуют вопросы идеологической работы партии, прежде всего на современном этапе, а также вопросы истории партийного строительства, совершенствования форм и методов деятельности партии.
Не получил еще достаточно глубокого объяснения тот факт, что не только в пролетарских центрах страны, но и в такой отсталой окраине, какой был Казахстан в первые годы Советской власти, утвердилась однопартийная система и партия большевиков, партия Ленина и в докапиталистических условиях завоевала доверие и поддержку абсолютного большинства населения.
Немаловажен и вопрос о росте партийных рядов. В канун революции и после ее победы в Казахстане казахов-коммунистов насчитывались единицы, но уже спустя короткое время — десятки тысяч. Что же и как было сделано, чтобы достигнуть такого результата — это историками по-настоящему не показано.
Зачастую историко-партийные труды ограничиваются данными о численности коммунистов (в динамике) и партийных ячеек. Но история борьбы за улучшение состава партии (в данном случае ее отряда — КП Казахстана), изменения в условиях приема, влияние соблюдения принципа индивидуального приема и периодических чисток, перерегистрации и обмена парт-документов, системы подбора и расстановки кадров, партийного контроля во многих работах по истории Коммунистической партии Казахстана еще обобщены далеко не полностью. Мало изучены рост коммунистической прослойки в колхозах, в частности, по национальному составу, передвижка коммунистов из управленческого аппарата на производство, фактор партийной дисциплины в действии. Повис в воздухе вопрос о так называемых «лжебельсенды», то есть лжеактивистах; трудно сказать, насколько правомерна существование в литературе такого определения.
Немало и вполне оправданно написано о тех представителях казахской интеллигенции, которые, преодолев колебания, а иногда и ошибки, твердо признали правоту дела партии и внесли свой вклад в строительство нового общества. Однако нередко сложный жизненный и творческий путь отдельных ярких представителей казахской демократической интеллигенции по существу конкретно не раскрывается, взамен убедительного и поучительного рассказа о привлечении «старой» интеллигенции на сторону Советской власти предлагается схема или декларация.
Недостаточно представлена в казахской историографии тема партийного руководства Советами, профсоюзами, комсомолом в послевоенные годы, а в период, предшествовавший коллективизации, такой своеобразной организацией казахской бедноты, как союз Кошчи, или организацией батрачества, как союз Рабземлес, а также крестьянскими комитетами взаимопомощи.
Очевидно, сложились условия и возможности для научного издания материалов партийных конференций областной и краевой партийной организаций, как это сделал Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС со стенограммами партийных съездов периода 1903— 1929 гг. Не менее, а еще более необходима публикация сборника документов «Коммунистическая партия Казахстана в решениях ее съездов, конференций, пленумов».
Вряд ли нужны доказательства всепобеждающей силы ленинской национальной политики. На современном этапе организующая и направляющая роль Коммунистической партии Советского Союза — живого и наиболее полного олицетворения идей социалистического интернационализма — в дальнейшем укреплении дружбы и сближении народов СССР все возрастает. Историки подтверждают это большой теоретической и практической значимости положение конкретными фактами, характеризуют основные каналы, формы деятельности партии, последовательно претворяющей в жизнь ленинскую национальную политику, не допускающей ни раздувания, ни игнорирования национальных особенностей, умело сочетающей в своей политике интересы каждой нации и народности с интересами всего советского народа.
Созданная в последние годы историческая литература ясно показала правоту ленинских слов: «Социализм, организуя производство без классового гнета, обеспечивая благосостояние всем членам государства, тем самым дает полный простор «симпатиям» населения и именно в силу этого облегчает и гигантски ускоряет сближение и слияние наций».
Однако еще немало серьезных социальных, экономических и культурных проблем требует своего осмысления и оценки в плане истории, современного состояния и перспектив развития дружбы и сближения социалистических наций, народностей и этнографических групп, в частности, в Казахской ССР.
Очевидно, существенно, что история становления и утверждения дружбы народов в Казахстане имела отдельные особенности. В отличие от некоторых других республик Советского Востока (например, Таджикистана или Туркмении) край и до революции был многонациональным со сравнительно высоким удельным весом неказахского населения. Наряду с русскими и украинцами здесь жили уйгуры, дунгане и другие национальные меньшинства, в расселении существовала национальная чересполосица, очень запутан и осложнен был аграрный вопрос. В ходе строительства социализма многонациональность состава населения республики, естественно, из десятилетия в десятилетие увеличивалась.
Гибкая, продуманная политика партии учитывала этот фактор. Многонациональность отнюдь не препятствовала, а, напротив, содействовала сближению и дружбе трудящихся всех наций и народностей, населявших Казахскую республику. В семье вольной, новой, о которой мечтал сосланный в прошлом веке в Казахстан великий украинский революционер-демократ Т. Г. Шевченко, дружно живут и самоотверженно трудятся во имя великих идеалов коммунизма казахи и русские, украинцы и уйгуры, узбеки и немцы, корейцы, дунгане и другие.
И тут следует сказать несколько слов о вопросе, который иногда толкуется упрощенно или превратно и постоянно является предметом нападок буржуазных советологов. Речь идет об удельном весе казахского населения в Казахской ССР.
Как установлено марксистско-ленинской наукой и подтверждено опытом истории, все усиливающееся в Советской стране перемещение масс населения из одной национальной республики в другую, рост подвижности населения, растущий обмен кадрами носят, несомненно, прогрессивный характер и служат делу строительства коммунизма. Подвижность населения в СССР коренным образом отлична от миграций трудящихся в капиталистических странах, вызванных безработицей, конкурентной борьбой монополий, хронической неуверенностью в завтрашнем дне и т. д.
Не только в Казахской ССР, но и в других союзных и автономных советских республиках в процессе освоения новых земель и месторождений полезных ископаемых, возведения гигантских электростанций, заводов, фабрик, сооружения каналов, плотин быстро изменяется соотношение национальных групп населения. Казахстан в таком плане особенно характерен. Необозримая казахская степь, вызванная к жизни социалистической революцией, должна была поставить свои богатства на службу социализму, на службу народу, раскрыть свою кладовую, содержащую почти все элементы таблицы Менделеева. Грандиозный размах такой работы был возможен только благодаря притоку тружеников из России, Украины, Белоруссии, Прибалтики, из всех уголков советской страны. Это одна из форм помощи братских народов Казахстану, и притом очень важная.
Разумеется, казахский трудовой народ не остался пассивным созерцателем, а вместе с народами-братьями активно поднимал экономику республики и непрерывно увеличивал свой вклад в общее дело созидания нового общественного строя.
К тому же уменьшение удельного веса казахов в Казахской ССР вовсе не означало уменьшения их абсолютной численности. Наоборот, она непрерывно и неуклонно быстро растет вследствие коренного изменения социально-бытовых условий жизни и труда — повышения материального благосостояния, улучшения медицинского обслуживания, увеличения рождаемости, падения смертности. Нельзя забывать и о том, что сотни тысяч казахов работают, учатся за пределами своей республики, в Российской Федерации, Узбекистан, Киргизии и других республиках.
Уменьшение удельного веса казахского населения в Казахской ССР ни в коей мере не означает ущемления национальных прав народа, национальной культуры и языка. Не случайно при переписи 1959 года 99 проц. казахов назвали своим родным языком казахский, как не случаен и рост тиражей газет, журналов, книг на казахском языке, рождение новых казахских фильмов, опер, расцвет казахской культуры в самом полном смысле этого понятия.
Растущая подвижность населения в СССР в целом и в частности переселение в Казахстан представителей других социалистических наций и народностей отвечают коренным интересам народов Советской страны, в том числе и казахского. Казахстан, населенный ныне представителями более чем 100 наций и народностей, по праву называют лабораторией, университетом дружбы народов. И мы можем этим только гордиться.
«Проявления национализма и национальной ограниченности не исчезают автоматически с установлением социалистического строя,— говорится в Программе ;КПСС. — Националистические предрассудки и остатки былой национальной розни — это та область, где сопротивление социальному прогрессу может быть наиболее длительным и упорным, ожесточенным и изворотливым». В свете этого программного положения сегодня несомненно актуальны темы направляющей роли Коммунистической партии в интернациональном воспитании трудящихся. Литература же изредка, но всегда абстрактно говорит о необходимости борьбы с проявлениями местничества, национального эгоизма, неправильного отношения к кадрам, национальным традициям. Что же конкретно имеется в виду, как эти отрицательные явления преодолеваются, каков богатейший опыт партии в борьбе с такими явлениями — неясно.
Для ответа на эти и подобные им вопросы, имеющие как познавательное, так и практическое значение, необходимы конкретные социальные исследования. Но они в Казахстане почти не ведутся.
За последние годы накоплен значительный материал об участии казахов в годы Великой Отечественной войны в. партизанском движении на Украине и в Белоруссии, в движении сопротивления в оккупированных гитлеровцами странах Европы. Но пока еще недостаточно подчеркнуто, что все это без гигантской воспитательной работы партии, без формирования интернационалистического мировоззрения было бы невозможно.
Мало изучены интернациональные связи трудящихся Казахской республики, их солидарность с революционными выступлениями рабочего класса капиталистических стран, с народами развивающихся стран, избравшими путь некапиталистического развития, с национально-освободительным движением угнетенных империализмом народов.
Столь же мала внимания в казахстанской исторической литературе уделяется интернациональному характеру советской науки, ее месту во взаимообогащении культур народов СССР. Недостаточно выделено значение самопознания народом своей истории, своего вклада в человеческую цивилизацию, в мировую культуру.
Несколько слов о пробелах в исследовании проблемы «сокращенного» перехода казахского народа к социализму. Прежде всего о формализации понятий. Одной из причин успехов естественных наук, например» химии или физики, является точность толкования понятий или категорий этих областей знаний. Мы же нередко по-разному объясняем одни и те же определения. Так, в исследованиях и статьях иногда параллельной однозначно, а иногда различно употребляются понятия — некапиталистический путь развития казахского народа и переход казахского народа к социализму, минуя капитализм. Тождественны ли эти понятия? Думается, нет. Однако их нельзя и противопоставлять, они исторически и логически взаимосвязаны.
Как верно отмечается в новейшей литературе (в ней есть спорные моменты), опыт ряда развивающихся стран показывает, что этап некапиталистического развития предполагает создание лишь предпосылок для построения социализма, переход же «минуя» означает^ полном смысле слова построение социалистического общества. Следовательно, для истории казахского-народа в советское время более правильно применять определение — переход к социализму, минуя капитализм.
Или вернемся к дискуссионной проблеме о характере социально-экономических преобразований в казахском ауле в 20-е гг. (земельно-водная реформа 1921— 1922 гг., передел сенокосных и пахотных угодий, конфискация имущества крупных баев-полуфеодалов). Не повторяя содержания точек зрения, отметим, что спор этот связан с такими широкими и принципиальными вопросами, как обязательность или необязательность демократических преобразований докапиталистических форм, т. е. мер, переходных к социалистическим преобразованиям; различия в понятиях — буржуазно-демократические и революционно-демократические преобразования (последнее, очевидно, гораздо более точно, ибо отражает их социальный смысл и направленность, движущие силы и итоги); и, наконец, взаимозависимость или последовательность преобразований во времени. Опыт Казахской ССР в сравнении с опытом других национальных районов СССР или Монгольской Народной республики несколько отличен. Поэтому правильное решение названных вопросов не только для понимания путей перехода казахов, но и многих других народов к социализму.
В «исторической Литературе постоянно оговариваются особенности условий решения проблемы «сокращенного» перехода казахского народа к социализму (что характерно и для литературы по истории других народов Советского Востока). Но всегда ли верно исследователи понимают особенности? Так, применительно к истории Казахстана переходного периода ими обычно считают: малочисленность рабочего класса, низкий удельный вес промышленного производства и тому подобные явления. Однако эти черты экономики и социальной структуры были присущи не только Казахскому краю, но и большей части бывших колониальных окраин царской России. Даже в самой собственно России было немало районов с такими же социально-экономическими показателями. В итоге национально или исторически особенное остается невыявленным.
Не настала ли пора заняться выяснением действительных особенностей? Тогда анализ комплекса мер партии и государства по социалистической переделке докапиталистических форм станет особенно весомым и убедительным. Так же, как и на новый уровень поднимется осмысление большой, философского плана темы соотношения общего и особенного в опыте общественноэкономического прогресса казахского народа в советскую эпоху.
Назрела необходимость и более точно определить положение и роль зарождавшейся казахской буржуазии в буржуазно-демократических революциях 1905 и февраля 1917 г. и, прежде всего, в социалистической революции. Дело в том, что иногда можно встретиться-с высказываниями, подчеркивающими и, нам кажется, переоценивающими оппозиционные настроения и взгляды нарождавшейся национальной буржуазии и ее идеологов (партии Алаш) по отношению к царизму. При этом ссылаются на постановку Коммунистической партией в современных условиях вопроса о роли национальной буржуазии в развивающихся странах, недавно сбросивших колониальное иго, о том, что в ряде из них еще не исчерпаны до конца революционные возможности буржуазии. Речь идет о буржуазии и ее идеологах, а не демократической интеллигенции, в том числе той ее части, которая временно разделяла националистические взгляды, а затем осознала их ошибочность и вредность.
Однако механический перенос социальных критериев в разные исторические условия — не способ доказательства. Конкретный анализ конкретной обстановки, чему всегда учил Ленин, показывает, что в условиях казахстанской действительности периода революции зарождавшаяся казахская буржуазия, хотя и молодая по возрасту, страдала уже всеми болезнями буржуазии «старой» и была революционно импотентной. Если судить не по словам, а по ее делам (это единственно верный критерий классовой оценки), то она в сущности являлась союзником царизма, а затем буржуазного Временного правительства и была целиком, как класс, враждебна революции.
Весьма интересна и актуальна тема структуры и возможностей казахской общины. Как известно, Маркс и Энгельс в свое время теоретически допускали переход от общинных отношений к социализму. Сегодня этот вопрос широко обсуждается зарубежными марксистами и прогрессивными учеными применительно к африканской общине.
Анализ структуры казахской общины свидетельствует о том, что общинно-родовые институты здесь давно переродились, что она была не антагонистом феодализма, а его оплотом, и основу общины составляли не кровнородственные связи, а частная собственность на орудия и средства производства, что живучим во «вторичном» роде, как его называют этнографы, было лишь то, что оптимально приспособилось к классовым отношениям. В то же время родовые связи еще не исчезли, они сковывали размежевание сил в ауле, сдерживали подвижность населения, искусственно поддерживали идеи «родового мира», круговой поруки и т. д. Даже во время переписи 1926 г. большинство казахов-кочевников хорошо знало о своей принадлежности к определенному роду. Именно поэтому бывшие идеологи партии «Алаш» всячески идеализировали социальную структуру казахской общины, отрицали наличие в ней эксплуатации человека человеком, а нередко (А. Байтурсунов, например) заявляли, что в ней уже реализованы все основные принципы коммунизма.
Понятно, что характерные черты казахской общины первых лет переходного к социализму периода не могли оказаться вне внимания партии и Советского государства. Возникали даже дискуссии, в какой мере могут и должны ли быть использованы патриархальнородовые институты для строительства социализма или нет. Было время, -когда одни вообще отрицали факт существования родовых институтов и пережитков в кочевом и полукочевом ауле, нивелировали общественноэкономическую структуру переселенческой деревни и аула, не замечали ее специфики. Другие же настаивали на использовании родовых реликтов, выделяя в них! только моменты коллективизма, взаимопомощи, и ставили категорию «родовой борьбы» выше классовой борьбы. Кое-где родовые институты даже пытались применить при советском строительстве.
Однако опыт, практика показали, что социальная дифференциация в казахской общине зашла так далеко, что длительное использование родовых институтов не оправдано, более того, ошибочно и вредно. Главная задача состояла в радикальной ломке и полной ликвидации всех остатков патриархальщины в целях повышения классовой сознательности казаха-труженика.
Политика партии и Советского государства, деятельность всех общественных и культурных организаций осторожно, но последовательно вели к ликвидации старых, отживших свой век институтов и обычаев во всех областях хозяйственной, политической и культурной жизни казахского народа. Это одна из специфических форм классовой борьбы, борьбы за переход казахского народа к социализму, минуя капитализм.
К сожалению, тема эволюции и разрушения казахской общины, как и ликвидации связанных с ней бытовых явлений — калыма, аменгерства, дробления патриархальной семьи и многих других — мало исследуются в казахстанской историографии, хотя имеют как познавательное (в частности, для понимания процесса консолидации казахской социалистической нации), так и практическое значение. Нужно ли доказывать, что опыт полного преодоления элементов родовой структуры очень важен для многих народов Азии и Африки!
Харатеризуя казахскую общину, нельзя обойти и вопрос о степени зрелости или незрелости общественно-экономического строя аула для социальных преобразований, переплетении в нем разных экономических и хозяйственных форм. Частично (как уже говорилось) в литературе он освещен. Но есть стороны и недостаточно изученные. Документы и литература 20-х гг., например, выдвигали положение о «политике классового! расслоения» в ауле. В последующие годы этот тезис» оказался забытым. Как же понимать его? Искусственно расслаивать аул на кедеев и баев? Очевидно, в этом не было нужды, ибо полярные группы и так противостояли друг другу. Вероятно, речь шла о стимулировании уже определившихся социальных процессов в плане «снятия» иллюзий «родового мира», стимулировании роста классовой сознательности казахских шаруа до ясного понимания противоположности интересов бедноты и баев. Но пока об этом вопросе историческая литература говорит мимоходом.
Немалый интерес по-прежнему представляет тема сложения и упрочения союза рабочих и крестьян (имеется в виду казахское трудовое крестьянство). Возможен ли был этот союз в рамках территории Казахстана? Думается, что нет. Дело не в сравнительной малочисленности здесь до начала 30-х гг. кадров рабочих, а в том, прежде всего, что до революции российский, а после революции советский рабочий класс по своему составу, природе и действиям выступал как интернационалистическая сила. Отсюда и союз рабочего класса советской страны с казахским, как и другим национальным крестьянством, был интернациональным явлением. Основы его заложили и укрепили не только общеполитические и экономические меры государства диктатуры пролетариата по отношению к крестьянству вообще, но и национальная политика партии, расчистившая авгиевы конюшни колониализма, ликвидировавшая национально-колониальный гнет во всех его проявлениях. В этом, в частности, корни прочности советского строя, Советской власти в Казахском крае, развязавшей активность народных масс, последовательно проводившей в жизнь идеи равенства и братства народов.
Несколько слов о новой экономической политике и ее -связи с проблемой перехода к социализму, минуя капитализм. Переход к нэпу в Казахстане, его первые этапы относительно изучены в нашей литературе, заключительные же — намного слабее. Рассказывая об успехах индустриального развития Казахстана или коллективизации сельского хозяйства в первой половине 30-х гг., мы обычно декларируем, что с победой социализма были исчерпаны и задачи нэпа. Как же конкретно проявлялся нэп, например, во время массовой коллективизации, умалчиваем. Теряется при этом преемственная логическая нить перехода от политики ограничения и вытеснения байства как класса к политике его ликвидации, поверхностно освещается тема торговой смычки города с аулом, тема повышения благосостояния аульных хозяйств, втуне остаются материалы обследований их бюджета.
Недостаточно раскрыты в трудах историков и экономистов роль географической среды, не определявшей, но серьезно влиявшей на масштабы и темпы экономического развития республики, а также значение демографического фактора — плотности населения и его расселения.
Слабо показана экономическая необходимость оседания казахского кочевого и полукочевого населения и, что особенно интересует наших друзей за рубежом, во сколько государству оно обошлось (в денежном выражении) в расчете, предположим, на одно хозяйство.
Назрела необходимость определить место процесса перехода народов, в данном случае казахского, к социализму, минуя капитализм, во всемирной истории.
В концепцию всемирно-исторического процесса вошли германцы, славяне и, например, предки казахов, и не вызывает сомнений положение о том, что они не знали рабовладельческого строя, как общественно-экономической формации. Когда же речь идет о событиях послеоктябрьской эпохи, то мы нередко провинциализируем (вольно или невольно) переход казахского, как и других народов, к социализму, минуя капитализм, хотя для современных условий он куда более закономерен, чем минование любой народностью рабовладельческой формации в далеком прошлом. Пора ознакомить общественность советской страны с опытом минования казахским народом капитализма, и, вероятно, осуществить переводы местных изданий на иностранные языки, чтобы история казахского народа в советскую эпоху стала достоянием прогрессивной общественности за рубежом.
Как уже говорилось, в науку введен богатейший конкретный материал о формах и масштабах государственной помощи русского рабочего класса казахскому народу в переходный к социализму период, помощи бескорыстной, не навязанной, не ущемлявшей ни в коей мере коренные интересы казахского народа, а напротив, полностью им отвечавшей, разумно учитывавшей социальные, экономические и национальные моменты; помощи, которая обусловила выравнивание уровней экономического, социального, -политического и культурного развития казахского народа с другими народами СССР и утверждение основ социализма в Казахстане одновременно с ранее более развитыми республиками первой в мире страны Советов.
Исследователи, безусловно, правильно подчеркивают значение помощи русского и других народов казахскому народу. Ее нельзя преуменьшить и умалить, она была и остается решающим условием решения проблемы «минуя» и ликвидации фактического неравенства ранее угнетенного народа. Но не всегда в полной мере учитывается в литературе возможность восприятия такой помощи, то обстоятельство, что казахский народ не был просто ее потребителем. Освобождение народа от докапиталистических пут, быстрое развитие его творческих сил, подъем экономики и культуры республики подготовили почву для немедленной и реальной ее отдачи в экономику и культуру всей советской страны. Так создавались благоприятные условия для сближения наций и народностей СССР, перерастания помощи во взаимопомощь. Великая Отечественная война и послевоенные годы явились блестящим тому подтверждением.
Общеизвестно, что советская государственность в ходе строительства социализма решала интернациональные задачи и не было какой-то особой, например, индустриализации Казахстана или культурной революции. Примат интернациональных корней советской государственности, ее интернациональной природы, классовых общегосударственных целей несомненен. Но столь же несомненно, что советская государственность у каждого из народов, в частности казахского, разрешала одновременно и специфические задачи, вытекавшие из особенностей исторического прошлого, хозяйства, культуры, быта, уровня общественно-экономического и культурного развития того или иного народа.
Казахский народ шел к социализму, минуя капитализм, значительная часть его вела тогда кочевой и полукочевой образ жизни. Докапиталистические отношения в ауле имели массу своеобразных социально-бытовых институтов, отличавших его, предположим, от узбекского кишлака. В то же время в казахском ауле было слабее влияние ислама. Многим отличался и земельный вопрос: ни в одной из республик Советского Востока до революции не было изъято такого количества земли, как в Казахстане, и ни одна из них не была столь многонациональной.
Естественно, что совокупность названных и других факторов обусловили выработку особых форм, методов деятельности казахского советского государства в переходный к социализму период. Короче говоря, речь идет о выяснении общего и особенного в разрешении национальной советской государственностью интернациональной задачи построения общества, свободного от эксплуатации человека человеком.
Нельзя сказать, что в исследованиях историков и государствоведов нет данных о специфических сторонах деятельности казахского советского государства. Однако сделано это нередко эмпирически, не всегда с обобщениями. В результате исторический опыт обедняется, нивелируется.
В последнее время историческая литература обстоятельнее, чем раньше, стала указывать на то, что помощь русского рабочего класса угнетенным в прошлом народам была не филантропией или благотворительностью, а проявлением высокого сознания своего интернационального долга и носила государственный характер.
Однако все еще недостаточно раскрыт механизм такой государственной помощи, основные каналы, по которым она шла, ее формы, средства, их взаимообусловленность, как и конкретные формы, методы деятельности советского государства — экономические, социальные, политические, культурные, правовые и т. д. (тоже во взаимной связи) по созданию и упрочению неведомого ранее в истории типа национальных отношений, торжества идеологии дружбы народов. Возможно (правоведы об этом уже пишут) стоит поставить вопрос о том, что в хозяйственно-организаторскую и культурно-воспитательную функции Советского государства как неотъемлемая составная часть входила и «национальная» задача — задача установления, поддержки, утверждения и защиты новой социалистической системы национальных отношений.
Следует, очевидно, поработать и над творческим осмыслением ленинского положения о крестьянских Советах, их приспособленности к докапиталистическим условиям. Мы всегда на него ссылаемся, а далее, как правило, просто пересказываем историю советского строительства в казахском ауле.
Какое место занимают крестьянские Советы в системе диктатуры пролетариата, в системе союза рабочих и крестьян, в чем отличия крестьянских Советов русской деревни от Советов деревни национальной и докапиталистической — на эти и другие вопросы казахстанская историография еще не дала исчерпывающего ответа.
Несколько слов об одном близком к данной теме вопросе. Давно в полном соответствии с фактами утвердилась в науке положение о народных революциях и народно-демократическом строе в Бухаре и Хорезме в 1920—1924 гг., до их преобразования в социалистические республики. Но не сделано, как нам кажется, попытки рассмотреть названные факты в сопоставлении с другими районами Советского Востока. Между тем сравнение необходимо. И вот почему. Кочевой казахский аул или киргизский аул в канун революции и первые годы после нее не очень далеко ушли в своем социально-экономическом и культурном развитии от национальной деревни Хорезма и Бухары. И тут, и там подавляющее большинство населения (в особенности национальное) жило в деревне (в собирательном смысле понятия). Однако в Туркестане и Казахстане государственность возникла сразу не только как советская, но и социалистическая, а в Бухаре и Хорезме — нет. На то были основания и внутреннего и внешнего порядка. И при сравнительной характеристике они по-настоящему выясняются. Советский же опыт использования переходных форм советского государственного строительства приобретает еще большую практическую значимость для народов развивающихся стран.
Имеются и некоторые другие вопросы истории казахской советской государственности, требующие более определенного и обоснованного ответа. Так, например, IV Всеказахстанский съезд Советов (январь 1924 г.) обсудил и принял Конституцию Казахской АССР. Впоследствии в связи с национальным размежеванием Средней Азии и воссоединением казахских земель она уточнялась и дополнялась. Согласно закону ее должен был утвердить ВЦИК. Как показывают документы, Конституция К АССР поступила во ВЦИК, но не была им рассмотрена, хотя фактически действовала. Кстати сказать, аналогична судьба конституций и некоторых других автономных республик. Почему же так получилось, ни историки, ни государствоведы еще не объяснили.
Или такой вопрос. Казахская АССР была преобразована в союзную республику в 1936 г. в связи с принятием новой Конституции СССР, Таджикская же образована в 1929 г., а Туркменская — в 1925 г. Почему?
Ссылаются на то, что КАССР была отсталой, нуждалась в помощи русского рабочего класса и т. д. Но разве Таджикистан и Туркменистан были более развиты в экономическом и культурном отношениях, чем Казахстан, или они не нуждались в помощи. Нет, конечно. Вероятно, были другие причины. И советская историография в силах их объяснить.
Очевидно, заслуживает более серьезного исследования вопрос об отношении местных партийных и советских организаций (как Казахстана, так и Туркестана) к национальной советской автономии в первые месяцы 1918 г., в процессе триумфального шествия Советской власти и ее упрочения. Как известно, в этот период одни местные организации ставили вопрос о создании национальной советской автономии казахов и народов Средней Азии, другие же откладывали его решение. Одновременно шла борьба с кокандскими (они сравнительно быстро были разгромлены) и алашскими националистами, добивавшимися буржуазной автономии. В апреле 1918 г. И. В. Сталин, руководитель Наркомнаца, обратился со «специальным письмом к Советам многих восточных районов страны, в том числе Казахстана и Средней Азии, о создании национальной советской автономии. Письмо отражало заботу Ленина, ЦК РКП(б) о практическом осуществлении права наций на самоопределение.
Названные моменты истории национально-государственного строительства освещены в казахстанской и среднеазиатской историографии. Оценка же позиций и практической работы местных коммунистов в этом исключительно важном вопросе в литературе нередко отсутствует или же различна. Одни считают отсрочку провозглашения национальной автономии Туркестана (что имело колоссальное значение для всех народов Средней Азии, в частности казахского) правильной, другие — неверной. Подробно рассмотрел этот вопрос в своей работе П.П. Никишов. Он доказывает, что отсрочка была оправдана, так как требовалось время для размежевания классовых сил среди угнетенных в прошлом национальностей Туркестана, укрепления позиций большевиков в Советах и привлечения на свою сторону трудящихся этих национальностей, без чего провозглашение автономии могло быть использовано националистическими элементами. Его аргументация заслуживает внимания. Но в то же время вопрос в целом нуждается еще в дополнительных исследованиях. В частности, вероятно, необходимо более детально изучить документы о настроениях народных масс Туркестанского и Казахского краев, росте их классового самосознания, изоляции националистов от масс, усвоении и принятии казахскими трудящимися идей Советской власти, приспособленной, как говорил Ленин, к докапиталистическим условиям и интернациональной по своей природе.
Нужно, очевидно, глубже рассмотреть вопрос о появлении и крахе так называемого «колонизаторского уклона» в Коммунистической партии Туркестана, а также в отдельных действительно имевших место на первых порах ошибках в вовлечении коренного населения в состав Советов.
Желательно при рассмотрении кардинальных вопросов истории гражданской войны, особенно вопроса о том, что гражданская война в Казахстане являлась неразрывной частью единого процесса гражданской войны во всей стране, уточнить положение о факторах, обусловивших такую общность. Среди перечисленных в литературе фигурирует, например, такой — однородность расстановки сил революции и контрреволюции. Разумеется, местные рабочие и беднота аулов и сел, с одной стороны, так же, как буржуазия, белогвардейцы и иже с ними — с другой, находились на разных полюсах борьбы. В этом плане расстановка сил в целом в стране и Казахстане совпадала.
Но при этом все же нельзя не учитывать докапиталистические отношения в кочевом и полукочевом ауле, иной чем в деревне уровень сознательности казахской бедноты, а также влияние байства, еще не полностью изжитое наследие колониального прошлого в национальных отношениях. Поэтому вряд ли существовало абсолютное тождество в расстановке классовых сил. Хотя вновь подчеркнем, что упомянутые особенности и трудности не отменяли главного.
Вероятно, следует продолжить разработку некоторых вопросов истории возникновения и утверждения социалистического уклада в сельском хозяйстве. В 20-е гг. и даже в начале 30-х гг., как правило, в Казахстане организовывались колхозы однонациональные по своему составу. Постепенно? положение менялось, и ныне они все многонациональные. Как же шел этот процесс и почему? Историческая литература на этот вопрос по-настоящему не отвечает. А ведь он имеет существенное значение не только для понимания истории колхозного строя, но и истории дружбы народов в Советском Казахстане.
Поистине гигантскую работу проделала партия по преодолению мелкобуржуазных, собственнических предрассудков (в ауле и родовых) в отношении к труду, социалистической собственности, по переделке в широком смысле слова сознания, психологии колхозников. Итог ясен, но как он достигнут, об этом сказано в исторической науке бегло и недостаточно убедительно.
Также бегло охарактеризованы меры партии и государства по укреплению материально-технической базы сельского хозяйства Казахстана в 30-е годы. Цифры о поставках тракторов и другой техники в литературе имеются, но неясно, когда сложилась материально-техническая база крупного сельскохозяйственного производства, каковы масштабы (в объеме республики) и результаты социалистического соревнования в сельском хозяйстве (а не ссылки на пример передовиков). Недостаточно показаны в литературе мероприятия и итоги работы по подъему культуры земледелия и животноводства, повышению урожайности, вала и товарности сельскохозяйственного производства республики в те же 30-е годы (опубликованные сведения нуждаются в уточнении). Почти не изучена политика партии и государства в колхозной торговле.
Как ни странно, но все еще нет единого мнения о том, когда же полностью сложился и победил социалистический уклад в сельском хозяйстве Казахстана. Одни считают таким рубежом 1934 г., другие — 1937 г. Последние исходят из того, что в 1934—1936 гг. большинство казахского кочевого и полукочевого крестьянства объединялось в ТОЗах и малсерктиках, т. е. переходных к сельскохозяйственной артели формах, где значительная часть средств производства еще находилась в собственности колхозников. Это мнение, очевидно, не лишено основания. Но вопрос требует еще изучения. То же следует сказать и о сроках завершения процесса оседания.
Буржуазные советологи заявляют, что коллективизация проводилась нередко якобы только с целью обеспечения бурно развивающейся промышленности рабочей силой. Это, конечно, клевета. Но в ходе коллективизации часть рабочей силы аула и деревни Казахской ССР, как и всей страны, действительно пошла в промышленность (около 100 тыс. казахских хозяйств, например, осело не в сельском хозяйстве, а в промышленных очагах и на транспорте). Это был закономерный процесс, обусловленный, кроме всего прочего, тем, что в ауле и деревне перед коллективизацией существовало аграрное перенаселение, унаследованное еще от дореволюционной поры, а также тем, что простое сложение средств производства крестьян и казахов-шаруа в колхозах привело к высвобождению части рабочих рук из сельского хозяйства. И партия предвидела такую -социальную тенденцию. Но, к сожалению, исследователи истории сельского хозяйства еще нередко абстрагируются от остальных проблем истории Советского Казахстана, да и СССР в целом, и обходят этот вопрос.
Или острый вопрос об оценке перегибов и ошибок на начальном этапе коллективизации и массового оседания. Нельзя сказать, что его замалчивают. Однако в литературе перегибы и ошибки скорее описаны, чем объяснены. Вероятно, следует больше внимания уделить тому, чем же они были вызваны.
Думается, во-первых, субъективизмом отдельных руководителей Казахского крайкома в подходе к казахскому аулу, непониманием реальной социально-экономической обстановки в нем, недоучетом его особенностей, приведших, как справедливо говорилось в решениях ЦК о сельском хозяйстве Казахстана от 17 сентября 1932 г. и пленума Краевого комитета партии (июль 1933 г.), к значительным издержкам. На что, кстати сказать, тогда же прямо указывали письма коммунистов, выступления на пленумах партийных комитетов и т. д.
Во-вторых, не стоит упускать из вида и отсутствие опыта. Партийной организации и Советам Казахстана приходилось действовать в очень сложных и своеобразных условиях: массовая коллективизация сочеталась с оседанием, а классовый враг сопротивлялся особенно упорно и ожесточенно, используя и пережиточные, еще не исчезнувшие родовые институты.
Разумеется, сказанное выше не решение вопроса, а лишь подход к нему. Он должен быть проанализирован по-настоящему глубоко и всесторонне, тем более, что на него ждет ответа не только советский, но и зарубежный читатель. При этом очень важно чувство меры: речь идет о том, чтобы не абсолютизировать упомянутые ошибки и перегибы при переходе к массовой коллективизации и оседанию. Они никогда не зачеркнут исторического значения опыта социалистического преобразования экстенсивного, распыленного сельского хозяйства.
Принципиально партийный, объективный рассказ об опыте строительства кооперативно-колхозного строя, свободного от эксплуатации человека человеком, победе социалистических общественных отношений в наиболее отсталой отрасли народного хозяйства только поднимет престиж исторической науки и поможет всем народам, вступившим на путь строительства социализма.
Несомненна необходимость дальнейшего развертывания исследований по истории быстрого роста промышленности, в особенности новых ее отраслей, в послевоенные годы, прежде всего, в семилетке. Должна быть также продолжена работа по созданию истории отдельных крупных заводов, фабрик.
Еще большего внимания требует тема истории рабочего класса Казахстана, его отрядов в разных отраслях промышленного производства, его ведущей роли в экономической и общественно-политической жизни республики с первых послевоенных лет и по сегодняшний день. Здесь, как нам кажется, представляют интерес, следующие вопросы: динамика численности рабочих,, коренные изменения в источниках их пополнения в связи с проблемой трудовых ресурсов Казахской ССР, удельный вес в численности рабочих молодежи, женщин, быстрый рост культурно-технического уровня кадров рабочих, история движения за коммунистический труд.
Отнюдь не исчерпана проблема культурного строительства и культурной революции в Советском Казаху стане. Предметом дискуссии остается и периодизация культурной революции. Еще относительно мало изучены вопросы истории формирования и быстрого роста национальной советской интеллигенции, истории науки и высшего образования, деятельности культурно-просветительных учреждений. Не меньшее значение имеют тема борьбы с пережитками прошлого в сознании людей, в частности религиозными пережитками, тема рождения и утверждения новых традиций и обычаев.
Недостаточно изучены культура и быт рабочего класса Казахстана как в промышленности, так и в сельском хозяйстве (рабочие совхозов), вопросы сближения материальной и духовной культуры казахского народа с культурами других народов СССР на современном этапе. Такие исследования имели бы большую значимость, они могли бы содействовать дальнейшему сближению народов, развитию общесоветских традиций, укреплению интернациональной, социалистической основы советской культуры.
Много еще нерешенных и малоизученных проблем в дореволюционной истории Казахстана. Сказались как нехватка квалифицированных кадров, трудности в выявлении источников, так и элементы субъективизма, догматизма, невнимание, а иногда даже пренебрежительное отношение к темам далекого прошлого, как якобы неактуальным. Между тем, как метко выразился Расул Гамзатов, «если ты выстрелишь в прошлое из пистолета, будущее выстрелит в тебя из пушки».
Немало белых пятен в истории происхождения казахской народности. Более убедительной, а главное, конкретной характеристики требует тема преемственных, генетических связей древних насельников территории Казахстана с казахским народом, а также места и роли в этом процессе миграций других племен и народностей, качественных отличий казахской этнической общности от предшествующих ей. На более точных и емких фактах следует показать экономическую и культурную жизнь казахской народности. Имеется в виду и выявление новых сведений о трансформации различных этнонимов, покрывавших племенные союзы и объединения, вошедшие в казахскую народность, о расселении в древности отдельных племен.
Не стоит забывать, что не так давно в историографии отношения казахских ханств с соседними государствами изображались довольно схематично. Так, при освещении взаимоотношений со среднеазиатскими ханствами чаще всего отмечались факты военных столкновений и явно недостаточно — их торговые, политические и культурные взаимосвязи. Ныне сумма источников, введенная в научный оборот, позволяет осветить интересный и важный вопрос исторических связей казахского народа с братскими народами Средней Азии гораздо глубже и всестороннее.
Имеется в настоящее время возможность и для более широкого использования в исторической науке лингвистических данных, для постоянного творческого контакта казахского языкознания с исторической наукой. Следует продолжить работу по выявлению, переводу и научному комментированию восточных источников, в том числе незаслуженно мало используемых наукой казахских шежре. Эта область исторического знания, тесно смыкающаяся с востоковедением, требует оптимального развития.
Явно нуждаются в расширении и антропологические исследования. Первый опыт использования сведений антропологии показал их перспективность.
Особо важную роль в изучении этногенеза, как и вообще древней и средневековой истории казахов и их предков, должно сыграть изучение Отрара и примыкающего к нему оазиса. Уже известные науке источники свидетельствуют о выдающейся роли Отрарского оазиса в истории казахов и народов Средней Азии. Это один из крупных узлов казахского этногенеза. Есть основания полагать, что намеченные на длительную перспективу стационарные раскопки цитадели и городищ Отрарской периферии обогатят науку новыми памятниками материальной и, вероятно, духовной культуры древнего населения этого региона.
Практически до сих пор в казахстанской историографии почти не была представлена историческая география. А вряд ли нужно доказывать, насколько важна для понимания этнической истории казахов привязка на основе источников к местности (и во времени) различных народностей, племенных союзов и групп, населявших Казахстан. Только с помощью такого рода исследований с глубокой древности и по XX век включительно можно проследить процесс образования казахской территории. Нельзя забывать и о политической значимости вопросов исторической географии в настоящее время, когда кое-кто, апеллируя к ложно толкуемым феодальным хроникам, пытается обосновать свои «права» на казахские земли. Подготовка исторических карт для Атласа Казахской ССР и исторического Атласа СССР — актуальная задача.
Столь же актуальна еще незавершенная работа по составлению типологических таблиц о хозяйстве и материальной культуре казахов в XIX—XX веках, необходимых для историко-этнографического Атласа народов СССР.
Работа по публикации источников при всех своих достижениях имела и существенный минус: все издания носили выборочный, тематический характер. Вероятно, настала пора систематической (по фондам и годам) публикации документов, как делала и делает Археолографическая комиссия Отделения истории Академии наук СССР, с введением в такое серийное издание казахских источников (на языке оригинала и в переводе).
Устарели путеводители по архивам, они нуждаются в обновлении и переиздании.
В последние годы историки Казахстана относительно мало разрабатывают тему истории национальных движений. А между тем накоплен большой и свежий документальный материал. К тому же национальные движения в Казахстане в XVIII — начале XX в. изучались в основном раздельно.
Большего внимания требует и тема истории классов и партий в Казахстане в эпоху империализма в России в тесной связи с историей общероссийского демократического и социалистического движения в канун Октябрьской революции.
Существенные пробелы определились в борьбе с буржуазной фальсификацией истории. До последнего времени казахстанские историки ограничивались критикой отдельных работ или домыслов и искажений частных вопросов буржуазными советологами, но не выступали с принципиальной критикой буржуазной методологии истории вообще, идеологии антикоммунизма.
Очевидна, целесообразно развитие исследовательской работы по истории СССР в целом, по всеобщей истории, в частности сопредельных стран Востока. Разве нет нужды, например, в сравнительно-исторических исследованиях, сопоставлении путей прогресса казахского народа и братских народов Средней Азии в советское время, в изучении истории и истории культуры Ирана, Афганистана, Индии и других стран.
Историкам Казахстана предстоит еще много поработать над тем, чтобы сделать свои исследования достоянием широкого круга читателя, прежде всего казахского, чтобы усилить влияние исторической науки на коммунистическое воспитание трудящихся. Вспомним, что в Казахской ССР живут и трудятся представители более чем 100 национальностей. Очень многие из них прибыли в республику совсем недавно в связи с освоением целины. Рассказать им об истории края, ставшего для них родным, а том, как этот в недавнем прошлом отсталый кочевой край превратился в могучую индустриальную республику, о жизни и быте казахского и других народов, ее населяющих, воспитывать советских тружеников в духе дружбы и братства — разве может быть более благородная цель у ученого-историка?