П. Б. Коновалов Институт монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН Бурятский госуниверситет Улан-Удэ
Одной из нерешенных проблем изучения хунну является их этногенез. Интерес к нему никогда не затухал, и в последнее время он вновь овладел вниманием многих ученых. Заметим, что тема эта раньше затрагивалась в публикациях разных исследователей под следующими характерными заголовками: «Происхождение сюнну: современное состояние проблемы» [Миняев, 1987]; «Некоторые аналогии погребениям в могильнике у дер. Даодуньцзы и проблема происхождения сюннуской культуры» [Полосьмак, 1990]; «Скифские памятники Алтая, Ордоса и происхождение сюннуской культуры» [Вареное, 1995]; «Происхождение и ранняя история хунну» [Коновалов, 1996]; «Происхождение хунну» [Ковалев, 2002] и др. Однако хочу обратить внимание на то, что материал, который рассматривался в этих работах, отражал на самом деле лишь часть проблемы происхождения, или этногенеза, хунну. Авторами рассматривались только погребальные памятники Северного Китая на пространстве от Ордоса до Южной Маньчжурии периода до образования державы Хунну в сопоставлении с хуннскими памятниками Центральной Азии периода великодержавия. Причем в трактовке сходства и различий сопоставляемых памятников у названных авторов выявились разногласия относительно прародины хунну и их культурогенеза. В настоящей ста тье автор как участник этой дискуссии намерен вернуться к обозначенной проблеме, но с той оговоркой, что постановка цели в ней ограничивается рамками или, вернее сказать, уточняется ровно так, как сформулирована в заголовке его статьи, ибо решение задачи этно-и культурогенеза в целом потребовало бы более широкого и многопланового подхода.
Среди российских исследователей, занимавшихся выявлением протосюннуской культуры, следует назвать Л. Н. Гумилева, из современных — С. С. Миняева, А. В. Варенова, С. А. Комиссарова, Н. В. Полосьмак, Ю. А. Заднепровского, С. В. Алкина. В этом направлении проводил свой поиск и автор. Следует заметить, что поиски современных российских авторов опираются на труды и публикации китайских археологов, таких, как Тянь Гуаньцзинь, У Энь, Чжун Кань, Ли Цзиньцзэн, Тянь Цзынмин, Го Сусинь, Цзинь Фэньи и др. Потому будет уместно обратиться сначала к результатам исследований этих ученых и проанализировать их взгляды.
Тянь Гуаньцзинь [1983, с. 19] предложил расширить хронологические рамки культуры сюнну, отнеся археологические материалы с территории Китая доханьского времени к культуре ранних сюнну эпохи до создания державы Модэ. Это, по его мнению, так называемая «ордосская бронзовая культура» (или «культура ордосских бронз»), которая складывается приблизительно с XIII в. до н. э. и достигает своего расцвета в XII VI вв. до н. э., в эпоху Чжоу. Он полагает, что названная культура соответствует районам обитания племен гуйфан (эпохи Шан), сяньюнь (эпохи Западной Чжоу) и ди (эпохи Чуньцю), являющихся одними и теми же этносами — предками сюнну. Классические образцы ордосских бронз — оружие и украшения в зверином стиле — он рассматривает в качестве характерных произведений сюннуского (Сюнну — одно из разночтений китайского иероглифического написания этнонимов: хунну/сюнну, хуньюй/сюньюй, хяньюнь/сяньюнь и т. д. В русскоязычной литературе одинаково используются и тот, и другой вариант.) искусства. «Ключевым пунктом сюннуской археологии» считает он и погребения из Таохунбала, Маоцингоу, Хулусытая, Юй-лунтая, Алучжайдэна, Сигоупаня, Сюцзигоу и других мест Автономного района Внутренняя Монголия и прилегающих провинций КНР.
Другой китайский археолог У Энь [1990, с. 422] хотя и не решается прямолинейно называть перечисленные могильники сюннускими, но считает, что в них можно обнаружить истоки формирования классической хуннской культуры, поскольку, как он пишет, «вне всяких сомнений, обитавшие на севере Китая линьху, лоуфань и другие племена периодов Чуньцю — Чжаньго вошли в состав сюннуского племенного союза». Взяв на заметку это утверждение У Эня о вхождении в состав сюнну северокитайских племен, обратимся к взглядам российских ученых.
Л. Н. Гумилев [1960] еще до обнаружения археологических материалов из погребальных памятников Китая на основе анализа летописных источников китайской историографии изложил свое видение проблемы происхождения хунну и их появления в степях Халха-Монголии. Оно выглядело так. Согласно китайской историографической традиции, еще со времен полулегендарной династии Ся (III тыс. до н. э.) к западу и северу от древних китайцев жили племена жун, ди, хуньюй//хяньюнь и др., последние из которых были обитателями сухих степей по южную сторону Гоби. С ними смешались китайские эмигранты, пришедшие с Шунь Вэем — сыном последнего правителя низвергнутой династии Ся, и образовался прахуннский этнический субстрат эпохи Шан-Инь, который стал хуннским лишь в следующую эпоху (чжоускую), когда прахунну пересекли песчаную пустыню, и на равнинах Халхи произошло новое скрещение, в результате чего возникли исторические хунну. Таким образом, при возникновении Чжоуского государства (XI в. до н. э.) под натиском китайцев совершился переход южных кочевников через пустыню Гоби и последние освоили обе ее стороны. Археологическим свидетельством этой миграции является, по мнению Л. Н. Гумилева, культура плиточных могил Монголии и Забайкалья, которую он рассматривал как «ранний этап самостоятельной хуннской культуры».
Воззрения Л. Гумилева на генезис культуры хунну побуждают нас ставить на повестку дня важную проблему соотношения и корреляции археологических комплексов карасукско-скифского периода севера и юга Центральной Азии. В настоящее время на этот счет существуют следующие взгляды. Во-первых, к северу от Гоби некоторым российским исследователям видится прахуннская культура плиточных могил (Гумилев), другие определяют ее как культуру дунху (Ларичев. Комиссаров, Коновалов). Во-вторых, по южную сторону Великой пустыни ряд китайских исследователей видит протосюннускую культуру ордосских бронз, происходящих, как теперь выясняется (об этом ниже), из своеобразных погребальных комплексов иньско-чжоуского периода. Гипотезы о культурах севера Центральной Азии, и частности, о культуре плиточных могил, представляют собой важную проблему, над которой следует еще много поработать. Проблема южных археологических комплексов нам кажется менее сложной (ввиду наличия в них большого количества материалов, сопоставимых с хуннскими), решению которой уделили внимание за последние годы некоторые отечественные исследователи.
С. С. Миняев при первом знакомстве с материалами ордосских погребений в Гаохунбала, Гунсухао, Ваньгун пришел к выводу, что население скифского времени, оставившее эти могильники, вошло в племенной союз хунну и составило его основу (подчеркнуто авт. —А. К.) [1979, с. 75-76]. Однако впоследствии в поисках «этнического ядра хунну» он обратился к памятникам юга Маньчжурии таким, как Сяцзядянь (погребения «культуры верхнего слоя»), Наньшаньгэнь, Дуннаньгоу и др. скифского же времени VIII-IV вв. до н. э., которые обладают, по его мнению, теми признаками, которые в II—I в. до н. э. -I в. н. э. проявляются в могилах рядового населения сюнну Монголии и Забайкалья. Признаки эти следующие: небольшая каменная кладка па поверхности, деревянные гробы в неглубокой яме, тело погребенного вытянуто на спине, бронзовые зооморфные бляшки, пуговицы, колокольчики, поясные пластины с изображениями сцен охоты. С. С. Миняев делает заключение, что именно в этом районе, в лесостепных долинах Ляохэ и Ляохахэ, сформировалось ядро племенного союза сюнну, откуда их культура распространилась на обширные территории азиатских степей [1987, с. 142-145]. В этой связи он пришел к отрицанию «ордосской гипотезы происхождения сюнну» Тянь Гуаньцзиня. Комплекс «ордосских бронз» он отнес за счет существования в южных районах Центральной Азии накануне сюннуских завоеваний иной культурной общности скифского облика, одним из признаков которой он считает обычай захоронения в грунтовых могилах в виде ямы с подбоем (см.: XX конференция «Общество и государство в Китае». — М., 1989).
Особая точка зрения на происхождение хуннского погребального комплекса высказана Н. В. Полосьмак [1990, с. 191-107]. Находя в погребениях Таохунбала, Маоцингоу, Даодуньцзы ряд сакских черт и ближайшие аналогии им в могильнике Сибирка на северо-западе Алтая (V—III до н. э.), она пришла к выводу, что данный могильник можно считать промежуточным звеном на пути миграции на восток населения тасмолинской культуры саков (IX-VII вв. до н. э.) Центрального Казахстана.
Точка зрения Н. В. Полосьмак нашла поддержку у Ю. А. Зад-непровского [1991, с. 53-61], предположившего, что генезис срубных могил сюнну можно проследить от погребальных сооружений Саяно-Алтая, Тувы VIII—III вв. до н. э. (Аржан, Саглы, Пазырык), саков Семиречья V—III вв. до н. э. до срубных могил Наннана (II в. до н. э. — II в. н. э.) вблизи Пхеньяна в Северной Корее. Таков, по мнению этого автора, ареал распространения культуры скифских (читай: сакских) племен и их воздействия на культурогенез не только сюнну, но и сяньби.
В этой связи отметим совершенно обратное видение исторических процессов К. А. Акишева, который в тасмолинской культуре усматривал «необычные» для сакского мира черты и предполагал возможное проникновение в Казахстан с востока протосюннуских этнических групп [1973, с. 57]. (Вот как по-разному можно толковать исторический процесс в зависимости от авторских концепций!)
Между тем во взглядах сторонников и той и другой реконструкции событий имеется свой резон. В самом деле, восточные связи и импульсы в исторических процессах карасукско-скифской эпохи большинством исследователей часто недооценивались и тем более они не связывались с проблемой предыстории хунну. Однако теперь, когда все яснее вырисовывается не только восточноазиатское происхождение хунну, но и среднеазиатские связи их культурогенеза, западные элементы в археологическом комплексе хунну необходимо изучать с особым пристрастием и корректно трактовать. Поэтому, возвращаясь к известной по письменным источникам прародине хунну на пограничье с древнекитайскими царствами, сосредоточимся на культурно-исторической ситуации в данном районе.
Российские китаеведы-археологи С. А. Комиссаров, А. В. Варе-нов, А. А. Ковалев, хорошо знакомые с публикациями китайских археологов, в целом поддерживают постановку вопроса о глубоких корнях сюннуской культуры, уходящих в ордосскую культуру бронзового века. В частности, с мнениями Тянь Гуаньцзиня, У Эня солидарен С. А. Комиссаров [1988, с. 100-102], он ссылается на Тянь Гуаньцзиня [1983], полагающего, что культура «ордосских бронз» соответствует районам обитания племен гуйфан, сяньюнь и белых ди, относящихся к предкам сюнну. Опирается он и на вывод Ван Говэя о том, что племенные названия гуйфан, хуньи, сюньюй, сяньюнь, жун, ди и ху обозначали один и тот же народ, вошедший позднее в историю под именем сюнну [Материалы…, 1968, с. 10].
Однако механизм трансформации ордосской бронзовой культуры в сюннускую раннежелезную и этническая идентификация названных племен оставались и во многом остаются неясными по сей день, составляя одну из важных проблем хуннологии. Не зря Сыма Цянь заметил, что невозможно создать цельную и стройную картину предыстории сюнну. Тем не менее «отец истории» Китая имел обобщенный взгляд на эту проблему, отмечая, что «более ранние народы, населявшие территорию Монголии и известные в китайских летописях под названиями жун и ди, являются прямыми предками сюнну» [Там же]. Воззрения Сыма Цяня безоговорочно были приняты в последующем китайской историографической школой. Танский комментатор Сыма Чжень считал, что сюнну до легендарных императоров Тана и Юя назывались шаньжун, при династии Ся носили название шуньвэй, при династии Инь — гуйфан, при династии Чжоу — сяньюнь, при династии Хань — сюнну. Эти же данные приводят и более ранние комментаторы Ин Шао, Цзинь Шао и Вэй Чжао [Там же]. Но если утверждения древних и средневековых китайских историков не подкреплены какими-либо аргументами, то в наше время в трудах Ван Говэя этот вопрос получил разработку на основе анализа надписей на бронзе, структуры иероглифики, а также посредством фонетических изысканий и сопоставлений полученных данных с материалами различных источников. В результате теория Ван Говэя нашла сторонников среди большинства китайских историков [Там же, с. 10].
Подобный взгляд древнекитайской историографии позволяет нам говорить о том, что на пространствах к северу и западу от древних китайцев обитали и взаимодействовали между собой три главные этнические группировки — ху, жун и ди. Взять за основу исследования ранних этнических комбинаций на севере Китая эти основные этнонимы, от коих происходят такие названия, как хунну, дунху, жун-ди и другие, склоняет нас еще и следующее указание Н. Я. Бичурина: «Древняя китайская история, когда слова Жун и Ху придает к племенам, обитавшим на севере Китая, то разумеет одних монголов; а когда применяет сии названия к народам на западе Китая, то под словом Жун разумеет хухэнорских тангутов, а под словом Ху разумеет племена тюркского и персидского семейства» [1950, ч. 1, с. 44].
В свете такого прочтения письменных источников обратимся еще раз к археологическим материалам. В ряде памятников на территории Ордоса и прилегающих районов Внутренней Монголии С. А. Комиссаров видит следующие этапы развития сюннуского погребального комплекса: к ранним относит могильники Таохунбала и Маоцингоу (VII-VI вв. до н. э.), к поздним — Хулусытай, Сигоупань, Алучжайдэн, Юйлунтай, Суцзигоу и др. (синхронные с памятниками Забайкалья и Монголии) [1988, с. 100].
Что касается памятников «верхнего слоя Сяцзядянь», то Комиссаров [Там же, 1988, с. 88] относит их, как и большинство китайских исследователей, к племенам дунху — предкам монгольских народов. Сходство же между погребениями рядовых сюнну имперского периода и могилами «сяцзядяньской» культуры дало основание Миняеву [1987] связать их генетическим единством. Комиссаров склонен объяснять «принадлежностью к одному культурно-хозяйственному типу и взаимными контактами, не исключая также и того, что отдельные дунхуские группы приняли непосредственное участие в формировании сюннуского союза» [Комиссаров, 1988, с. 89].
Идеи более глубоких автохтонных в ареале Северного Китая и Внутренней Монголии корней сюннуской культуры высказаны и другими исследователями. В. Е. Ларичевым в комментарии к материалам могильника Даодуньцзы, опубликованного китайскими археологами У Энь, Чжун Кань и Ли Цзиньцзэн [1990, с. 101], был дан краткий и емкий анализ основных черт этого могильника и выражено мнение относительно его генезиса. В. Е. Ларичев [1990, с. 7] отмечал, что ниши с сосудами в торцовых стенках могил встречаются на некоторых памятниках культуры нижнего слоя Сяцзядянь, распространенного на стыке провинций Хэбэй и Ляонин в первой половине II тыс. до н. э., а захоронения в подбоях и катакомбах характерны для разных культур западнокитайских провинций Ганьсу и Цинхай, начиная еще с неолита.
С. В. Алкин в китайской археологической литературе обращает внимание на большое количество погребений в ямах с подбоем в среднем и верхнем течениях Хуанхэ в границах Ганьсу — Цинхай, относящихся к неолитической культуре Мацзяяо (наиболее ранние типы Баньшань и Мачан), затем — к культуре палеометалла Цицзя (во II тыс. до н. э.), к культуре эпохи бронзы в Хэси (могильник Хошаогоу). На подобные захоронения он указывает также в локальных культурах Синьдянь в Ганьсу (конец II тыс. до н. э. — VII в. до н. э.), Цзяюэ в восточных районах провинции Цинхай (XIII-XI вв. до н. э.), Шацзин в провинции Цинхай и коридоре Хэси (XII-VI вв. до н. э.), в памятниках предчжоуской и чжоуской культур провинции Шэньси (Люцзяцунь, Фэней). В этих памятниках С. В. Алкин видит «некую археологическую общность», таксономию которой следует выявлять. Однако он склонен считать, что культура палеометалла района Ганьсу — Цинхай была той средой, где происходило формирование сюннуского этноса [1990, с. 68-70].
А. В. Вареное [1995а, б], полемизируя с Н. В. Полосьмак, внимательно проанализировал материалы погребальных комплексов Даодуньцзы, Таохунбала и Маоцингоу и пришел к выводу, что отдельные элементы погребального обряда восходят к более древним культурам того же рег иона. В качестве же ближайшего, по территории и времени, предшественника захоронений, подобных Даодуньцзы, с аналогичным погребальным обрядом в подбоях, с черепами домашних животных, принесенных в жертву, А. Вареное указывает на могильник Янлан в Нинся-Хуэйском автономном районе, который признается китайскими исследователями памятником жунов [1995а, с. 125].
О керамике из вышеупомянутых могильников исследователями замечено следующее. Керамика из Маоцингоу неоднородна, ее меньшая часть сходна, по мнению Н. Полосьмак [1990], с керамикой саков, остальная — с сюннуской из Даодуньцзы. Керамика «типа сак-ской» представлена в могильниках Таохунбала (VI-V вв. до н. э.) и Янлан (V—III вв. до н. э.). Но это обстоятельство, как показал А. Вареное, не дает основания говорить о происхождении сюннуской керамики от сакской, как полагает Н. Полосьмак на основе данных из Маоцингоу и Даодуньцзы.
Керамика «сакского» облика оказывается характерной для разно-культурных памятников бронзового века и скифского времени Северного и Северо-Западного Китая, Северо-Западного Алтая (могильник Сибирка, Кара-Кобинская культура) и сакской культуры Средней Азии. И вполне резонно в этой связи заключение А. В. Варенова о том, что вряд ли можно говорить о заимствовании «сакских» черт в керамике северокитайских культур раннего железного века, скорее, можно вести речь об «обширной культурно-исторической области, охватывавшей Северный Китай и Центральную Азию, крайней северо-западной периферией которой и является Алтай» [19956, с. 15].
Во-вторых, здесь важно следующее: китайские исследователи Сю Чэн и Ли Цзиньцзэн считают могильник Янлан, принадлежащим жунам, в то время как могильник Маоцингоу они относят к ди. Тянь Гу-аньцзинь также относит ранние погребения Маоцингоу к племенам ди, поздние — к лоуфачям, а могильник Таохунбата — к культуре про-тосюнну [Там же, с. 14].
Что касается погребальных обрядов, обратим внимание на ориентацию погребенных (по публикациям А. Варенова [1995а, с. 124]): на могильнике Маоцингоу наблюдается любопытное явление: если в ранней группе могил (V-IV вв. до н. э.) скелеты лежат головой на восток (как в Сяцзядяне), то в поздних (конца III в. до н. э.) они ориентированы на север, как у хунну Монголии и Забайкалья.
Таким образом, из анализа работ китайских и российских ученых можно получить представление о вероятном пути формирования археологического комплекса ранних хунну. Материалы свидетельствуют о том, что он аккумулировал в себе разные традиции погребальных сооружений и обрядов, которые те или иные исследователи относят то к сакам, то к жун, то к ди, то к ху (дунху). Такая разность сопоставлений, по-видимому, вовсе не случайна и позволяет нам предполагать участие в генезисе хунну, если не всех, то большинство названных компонентов, а именно — ху, жун и ди.
Заслуживает при этом особого внимания соотнесение рядовых могил хунну Забайкалья и Монголии с погребениями «культуры верхнего слоя Сяцзядянь», принадлежащими, по мнению многих, племенам дунху. Часть дунху, по С. А. Комиссарову [1988], могла принять участие в формировании хунну, а по С. С. Миняеву [1986], — это были сами хунну, ядро их племенного союза. В этой связи большой интерес представляют выделенные китайским исследователем Цзинь Фэньи (1990) в особую группу памятников могильник Юйху-анмяо и другие, подобные ему, находящиеся в горных массивах к северу от Пекина и предположительно связываемые с известными по китайским источникам шаньжунами. Могилы Юйхуанмяо, датируемые VIII-V вв. до н. э., судя по кратким сведениям, приведенным С. А. Комиссаровым [1992, с. 95-96], характеризуются чертами как раннесюннуских Ордоса, так и верхнесяцзядяньских юго-запада Маньчжурии, обладая в то же время значительным своеобразием, заставившим исследователя (Цзинь Фэньи) отнести их к особому археологическому комплексу. Это обстоятельство археологического плана вполне согласуется, на наш взгляд, с трактовкой китайской историографической традиции, согласно которой шаньжуны (горные жуны), в отличие от сижунов (прототибетцев), рассматриваются как этнически родственные то дунху, то хунну.
Китайские исследователи указывают, что до раскопок могильника Даодуньцзы они не представляли себе специфику сюннуской культуры на територии Китая эпохи Хань, им было трудно различать культурные остатки сюнну и сяньби. Раскопки Даодуньцзы помогли решить эту проблему. Выявленные здесь материалы, по их мнению, не отличаются от зафиксированных в сюннуских погребениях Монголии и Забайкалья, но отличаются от материалов сяньбийских могил в ряде мест Внутренней Монголии, Хэйлунцзяна и Гирина [У Энь и др,, 1990, с. 101]. Иного мнения на этот счет придерживается В. Е. Ларичев, который пишет: «Что касается проблемы различий между сюннускими и сяньбэйскими памятниками, то, например, в могильнике Ваньгун, который У Энь и его соавторы считают сяньбэйским, найдено большое количество черепов животных, а также прорезные колокольчики, ажурные поясные пластины со шпеньками, ложечковидные застежки, концевые костяные накладки на лук и стрелы
(т. е. как раз тот инвентарь, который обычно связывают с сюнну)» [У Энь и др., 1990, с. 7]. В Даодуньцзы же он усматривает две неравные по количеству группы могил, из которых более многочисленная -«в ямах с вертикальными стенами и нишей для помещения сосудов» -сопоставима с сяньбийскими, другую группу могил в ямах «с подбоем и катакомбой» считает не характерной для сюнну и, вероятно, представляющей иноэтничный, субстратный компонент в едином погребальном комплексе сюнну в Даодуньцзы [Там же].
В контексте всего вышеизложенного заслуживает особого внимания работа А. А. Ковалева [2002]. На основе тщательного анализа источников о пограничных отношениях древнекитайских царств с варварскими племенами он показал, что сюнну задолго до ханьской эпохи обитали на обширных пространствах, раскинувшихся широкой дугой, огибающей большую петлю р. Хуанхэ, включая частично и земли внутри петли. Не повторяя здесь доводы Ковалева, указывающие на присутствие сюнну на этом пространстве, по крайней мере, за 100 с лишним лет до образования державы Модэ, приведу его обобщение на этот счет: он пишет, что подконтрольные сюнну земли в III в. до н. э. могли охватывать подковообразную излучину Хуанхэ, начиная от современного Ланьчжоу вдоль стены Чжао-сян-вана (тогдашней границы царства Цинь), затем на север по левому берегу Хуанхэ, огибая Ордос, заселенный племенами лоуфань и байян, и выходили на границы Янь и Чжао. В центральной части этой дуги находились северные отроги горного массива Иньшань, где была ставка шаньюя Тоуманя, отца Маодуня. Именно на тех землях, где, по данным письменных источников, должны были присутствовать хунну в доханьскую эпоху, известны комплексы эпохи Чжаньго, содержащие предметы, которые относятся к типам, характеризующим культуру хунну более позднего времени [Там же, с. 118-119].
В результатах исследования А. Ковалева я нахожу подтверждение своему давно сложившемуся видению формирования сюннуского археологического комплекса. Вряд ли продуктивно стремление С. С. Миняева строго дифференцировать погребальные комплексы на указанной территории, имеющие много общих черт, обязательно атрибутировать их строго по племенным признакам скифоидных и нескифоидных культур. В свете широкого распространения и значительной роли сначала карасукоидных, затем скифоидных культур в Центральной Азии и Северном Китае такое разграничение памятников, вероятно, не отражает реальную картину этнокультурных процессов и их динамику.
А. А. Ковалев высказывает справедливую (в методологическом плане. — П. К.) мысль о том, что в разграничении этих признаков нельзя руководствоваться только лишь хронологическим фактором возникновения державы Хунну, обусловливающим, но мнению С. С. Миняева, появление «классических хуннских» черт среди этих памятников. В действительности целый ряд хуннских признаков -северная ориентировка могил, двойные погребальные камеры, традиции изготовления и орнаментации керамики, характерные формы погребальных обрядов и сопровождающего инвентаря — встречаются в могилах варварских этносов Северного Китая, датируемых временем, ранее образования державы Модэ [Ковалев, 2002, с. 121-122].
Рассмотренная А. А. Ковалевым ситуация с памятниками района Ордоса и вблизи него позволяет ему говорить о прародине хунну в данном регионе, расходясь в этом с С. С. Миняевым, отрицающим ордосскую прародину сюнну, но видящим таковую в памятниках культуры Сяцзядянь на юге Маньчжурии, в бассейне р. Ляохэ. Обращаем внимание читателя на следующие обстоятельства. Дело в том, что позиция С. С. Миняева по вопросу прародины хунну мною была поддержана ранее [см.: Коновалов, 1996; 1999], но там же излагалось и несколько иное видение хуннского этногенеза, которое здесь получает дополнительную поддержку вышеизложенными материалами. Теперь, как видит читатель, я вполне солидарен с А. Ковалевым в его видении этнокультурной ситуации в Ордосе и вокруг него. Что это значит?
Это значит, что в своих корнях хунну произошли, по всей вероятности, с территории, указанной С. С. Миняевым (бассейн р. Ляохэ), но в процессе и в результате своего расселения в западном направлении и тесного контакта с обитателями варварской периферии Северного Китая, вокруг и внутри великой петли р. Хуанхэ их культура приобрела тот облик, который выражен в богатом археологическом комплексе, сочетающем в себе разнородные черты, но органически сплавившем их в монолитную палеоэтнографическую культуру. По результатам собственных раскопок хуннских погребений в Забайкалье и Монголии могу утверждать следующее: хуннский погребальный комплекс эпохи великодержавия на названных территориях содержит в себе в том или ином сочетании почти все элементы конструкций вышеприведенных могил Северного Китая и Южной Маньчжурии, в том числе и ниши в торцовой стенке ямы на уровне изголовья для помещения жертвоприношений, равно как и элементы погребальных обрядов и сопровождающего инвентаря, но ограничение объема статьи не позволяет остановиться на этом подробнее.
Н. В. Полосьмак [1990] приводит немало сопоставительных данных, иллюстрирующих хуннские и сакские аналогии в памятниках Центральной Азии и Северного Китая, в том числе и на примере погребения могильника Сибирка, который можно рассматривать как яркий западный компонент в погребальном комплексе хунну в целом.
Лишь отсюда становятся понятными разнородные элементы археологического комплекса хунну, часть которого — оружие, сбруя, украшение и т. и. — традиционно трактуются как имеющие черты культур скифо-сибирского мира кочевников. На самом деле их следует рассматривать как атрибуты культур диского круга, т. е. как принадлежность жун-диских культур.
Такая концепция происхождения и формирования погребального комплекса хунну не может быть расценена как попытка поиска формального компромисса между вышеизложенными версиями хуннской прародины, но она имеет свою историческую закономерность, в своем объяснении опирается на методологический принцип историзма явлений и процессов. Это вполне естественно и понятно, если рассматривать проблему в широком историко-хронологическом контексте этно- и культурогенеза хунну. Вся совокупность письменных источников и их исторических комментариев позволяет прийти к выводу, что именно благодаря многовековым контактам и смешению племен ху, жун и ди образовалось этнополитическое объединение Хунну, в результате чего китайскими историческими хрониками была зафиксирована дифференциация хуской общности на хунну и дунху, а намного ранее этого в историографической традиции различались: жунди и шань-жуны как монголы, си-жуны как тибетцы, жуны как гангуты. (Вспомним также у Бичурина: «ху монгольского и ху тюркского и персидского семейства».)
Как бы то ни было, возвращаясь к письменным источникам по ним воссоздается вполне адекватная картина исторического процесса и складывания прахуннов по южную сторону Гоби, окраину которой китайцы называли «песчаной страной Шасай». Издавна там кочевали племена хяньюнь и хуньюй, которые стали называться хуннами лини, а периоды Циньской и Ханьской империй. По Л. Н. Гумилеву, но были потомки аборигенов степей Северного Китая, узколицые монголоиды китайского типа (со ссылкой на Г. Ф. Дебеца [1948, с. 82|). По его представлениям, древние границы обитания хунну совпадали с современным районом Внутренней Монголии без Барги, впоследствии они сузились, так как степи к востоку от Хингана заселили дунху народ монгольского (в чистом виде) происхождения [Гумилев, 1960, с. 38].
В заключение автор отдает себе отчет в том, что изложенная концепция проработана далеко не полно, за недостаточностью материалов аргументирована небольшим количеством сопоставлений, за рамками рассмотрения остались дальние (северные) археологические связи эпохи формирования хунну, а также конкретный анализ западных и восточных элементов их культуры. Предстоит еще много сделать будущим исследователям.
Литература
- Акишев К. А. Саки среднеазиатские и скифы европейские (общее и особенное в культуре) // Археологические исследования в Казахстане. — Алма-Ата, 1973.
- Алкин С. В. Погребения с подбоем в Центральной Азии // Палеоэтнология Сибири: тез. докл. XXV PACK. — Иркутск, 1990.
- Бичурин Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. — Ч. 1. — М.; Л., 1950.
- Вареиов А. В. Скифские памятники Алтая, Ордоса и происхождение сюннуской культуры // Проблемы охраны, изучения и использования культурного наследия Алтая: тез. науч.-практ. конф. — Барнаул, 1995а.
- Варенов А. В. Древнее население Алтая и происхождение Сюнну // Аборигены Сибири: проблемы изучения исчезающих языков и культур: тез. междунар. конф. — Новосибирск, 19956.
- Гумилев Л. Н. Хунну. Срединная Азия в древние времена. — М., 1960.
- Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР // Тр. ИЭ АН СССР. Нов. сер. Т. 4.-М.; Л., 1948.
- Заднепровский Ю. А. Происхождение и этническая атрибуция срубных могил периода II в. до н. э. — II в. н. э. в Северной Корее // Изв. СО РАН. Сер. История, филология, философия. — 1991. — Вып. 1.
- Ковалев А. А. О происхождении хунну // Центральная Азия и Прибайкалье в древности. — Улан-Удэ; Чита: Изд-во БГУ, 2002.
- Комиссаров С. А. Комплекс вооружения Древнего Китая. Эпоха поздней бронзы. — Новосибирск, 1988.
- Комиссаров С. А. Археологические памятники шаньжунов // Петр Алексеевич Кропоткин — гуманист, ученый, революционер: рос. науч. конф.: сб. тез. — Чита, 1992.
- Коновалов П. Б. О происхождении и ранней истории хунну // 100 лет хуннской археологии. Номадизм: прошлое, настоящее в глобальном контексте и исторической перспективе. Гуннский феномен: докл. и тез. междунар. конф. — Ч. 1. — Улан-Удэ, 1996.
- Коновалов П. Б. О происхождении и ранней истории хунну // Этнические аспекты истории Центральной Азии (Древность и средневековье). —Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 1999.
- Ларичев В. Е. Предисловие // Китай в эпоху древности. — Новосибирск, 1990.
- Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). — М.: Наука, 1968.
- Миняев С. С. Культуры скифского времени Центральной Азии и сложение племенного союза сюнну // Тез. докл. всесоюз. конф. «Проблемы скифо-сибирского культурно-исторического единства». — Кемерово, 1979.
- Миняев С. С. Происхождение сюнну: современное состояние проблемы // Проблемы археологии степной Евразии: тез. докл. науч. конф. — Ч. 2. — Кемерово, 1987.
- Миняев С. С. О дате появления сюнну в Ордосе // Проблемы хронологии в археологии и истории. — Барнаул, 1991.
- Полосьмак Н. В. Некоторые аналоги погребениям в могильнике у дер. Даодуньцзы и проблема происхождения сюннуской культуры // Китай в эпоху древности. — Новосибирск, 1990.
- Тянь Гуаньцзинь. Цзиньняньлай нэймэнгу дицюйдэ сюнну каогу — Археологические исследования сюнну в районе Внутренняя Монголия за последние годы // Каогу сюэбао. — 1983. — № 1.
- У Энь. Лунь сюнну каогу яньцзю чжундэ цзигэ вэнти // Каогу сюэбао. —1990,-№4.
- У Энь, Чжун Кань, Ли Цзиньцзэн. Могильник сюнну в деревне Даодуньцзы уезда Тунсинь в Нинся // Китай в эпоху древности. — Новосибирск, 1990.