Путешествие в страну Благовоний.

Путешествие в страну Благовоний (или, как ее называли египтяне, страну Пунт) известно нам по надписям и рельефам храма Амона, близ Фив. Очевидно, эта страна находилась на территории современного Сомали. Мореплаватели на утлых суденышках проделали путь в две тысячи километров. В 1976 году французские исследователи Репе де Ториак и Жиль Артаньян на корабле древнеегипетского типа под названием «Пунт» повторили знаменитое плавание времен царицы Хатшепсут.

«Обрати свое сердце к книгам!» Я, писец Падиусет, заносил под диктовку учителя на папирус эти слова столько раз, что, казалось, они были выжжены в моей памяти. Шесть лет — день за днем — меня приучали к мысли, что в книгах, и только в книгах, заключена высшая мудрость. Я, подобно другим ученикам школы в Фивах, думал, что человек, не читавший книг и не овладевший искусством письма,— жалкий червь. Ветер странствий сдул с меня спесь школьной учености. Я стал уважать людей моря, узнал мир. Послушайте мою историю, как я ее запомнил благодаря владычице памяти богине Маат.

Все началось с того, что в школьную комнату ворвался эфиоп Рету, раб нашего учителя. Вращая белками глаз, он делал ему знаки, из которых можно было понять: кто-то срочно хочет видеть учителя.

Надо ли говорить, что мы всегда радовались возможности отдохнуть от его монотонного голоса и пальмового прута, который он жалел куда меньше, чем наши спины. Мы благословляли Тию, тощую и крикливую жену учителя, за ее обыкновение отрывать супруга от занятий. Наверное, и сейчас что-то стряслось в их доме, полном детьми, как сеть рыбами.

Но на этот раз все было иначе. Показался учитель. Лицо его было не столько строгим, сколько торжественным. Глядя поверх наших голов, он почти что пропел:

— Падиусет!

Я вскочил, но ноги не держали меня. В коленях ощущалась отвратительная дрожь. «За что будут бить?—думал я.— Стукнул Яхмеса? За это уже били. Наверное, ябеда нажаловался отцу, носителю царских сандалий, и теперь всыпят по-настоя-

щему?»

— Падиусет! Пойдем со мной! — голос учителя звучал, как в тумане.

И, как его отголосок, за спиной раздавалось отвратительное хихиканье Яхмеса. Мало ему одного синяка!

Не помню, как я оказался в прихожей, а затем и в комнатке учителя, справа от входной двери.

Там сидел человек лет сорока, широкоплечий, с коротко остриженными седеющими волосами. На лбу у него был шрам, а на правой руке не хватало мизинца. «Нет, это не отец Яхмеса»,— заключил я и, приветствуя незнакомца, почтительно сложил руки на груди.

Разглядывая меня в упор, незнакомец ответил кивком.

— Ваша милость! — обратился учитель.— Это тот мальчик, которого вы хотели видеть, Падиусет. Лучший ученик в моем классе.

Я искоса взглянул на учителя. Что это ему вздумалось меня расхваливать. И ведь только сегодня он назвал лучшим учеником Яхмеса.

Лицо незнакомца осветилось улыбкой.

— В моем деле,— сказал он,— лучший может оказаться худшим. Умеет ли он у тебя драться?

— Этому я не учу! — обиженно отозвался учитель.— Но, насколько мне известно, Падиусет сможет постоять за себя.

— Вот и хорошо,— сказал незнакомец миролюбиво.— Прошу тебя сообщить родителям этого юноши, что им оказана честь. Я, Хебсен, посол ее величества Хатшепсут, да будет она жива, здорова и невредима, принимаю Падиусета в экспедицию и назначаю писцом.

— У Падиусета нет родителей, у него дядя,— молвил учитель.

Наш учитель любил точность во всем. Мы к этому успели привыкнуть, а царский посол, как мне показалось, не любил излишних подробностей.

— Пусть дядя,— оборвал он раздраженно,— скажи ему, что его племянник отправляется в страну Пунт, где не бывал ни один египтянин.

— Позвольте, ваша милость,— торопливо проговорил учитель.— В древних книгах говорится, что при фараоне Сахура в нашу страну было доставлено 80 тысяч мер мирры и 2600 кустов черного дерева. Кормчий Хви посетил страну Пунт одиннадцать раз…

— А когда жил этот Хви? — перебил царский посол.

— Полторы тысячи лет назад! — выпалил учитель, как хорошо заученный урок.

— О! Так давно! — небрежно отозвался посол.— Кто запомнил дорогу в страну Пунт? Скажи ты, знающий свитки, как туда плыть? Сколько времени отнимет плавание? Будет ли ветер дуть в нос или на корму?!

Учитель молчал.

— Вот видишь. Твой Хви об этом не написал, а он,— посол торжественно ткнул рукой в мою грудь,— напишет. Через много лет люди будут знать, где находится страна Пунт, какой народ ее населяет, какими он владеет богатствами. Идем, Падиусет.

Я простился с учителем, поблагодарив его за то, что он обучил меня грамоте.

Мне показалось, учитель доволен тем, что Хебсен одобрил его выбор. Мог ли он предложить Яхмеса или другого какого-нибудь ученика, у которого знатные и богатые родители? С ними было бы много хлопот. А я не знаю отца. Моя мать не назвала его имени.

Уже на улице я услышал голос учителя:

— Падиусет, привези мне маленькую обезьянку! Не забудь!

* * *

Мы двигались по красным, раскаленным от солнца пескам, изнемогая от жары и жажды. Труднее всего было рабам-носильщикам. Сколько их осталось в пустыне! Не счесть.

Парусные корабли царицы Хатшепсут нагружают сокровищами страны Пунт.

На основе храмового рельефа

На шестой день пути вдали показалась голубая полоска. И только тогда Хебсен нарушил угрюмое, сосредоточенное молчание, в которое был погружен все эти дни.

— Выше голову, мальчик! Вот и наши корабли!

Глаза Хебсена сверкнули яростным блеском, словно в них проснулась усыпленная зноем пустыни жажда странствий.

Я прибавил шагу. Полоска становилась все шире и шире. Уже можно было увидеть покачивающиеся у берега корабли. У них были загнутые носы, невысокие мачты с широким парусом и два весла на корме. Корабли были раза в два больше тех, что плавают по Нилу.

Я обрадовался, решив, что мне придется описывать море, берег, корабли, и вспоминал, какие для этого требуются иероглифы. Но работа оказалась совсем Неинтересной. Сидя на корточках, я под диктовку Хебсена записывал, что грузилось в трюм каждого из пяти кораблей нашей экспедиции.

— Двадцать мешков ячменя. Шесть бурдюков черного пива. Тридцать бурдюков воды.

Я удивленно повернул голову. К моему стыду, я тогда еще не знал, что в море вода соленая.

— Из моря не напьешься! — пояснил Хебсен.— Воды надо запасти хотя бы на месяц.

— Луков шесть,— продолжал он после паузы.— Колчанов со стрелами двенадцать.

Один из рабов споткнулся и выронил свою ношу. Из мешка высыпались десятки металлических зеркал, и в каждом из них сияло солнце.

— Никогда не видел столько зеркал сразу,— признался я.

— Любят они эти побрякушки,— сказал Хебсен, воспользовавшись перерывом в погрузке.— Однажды меня послали на один из островов,— он показал в открытое море.— Там за каждое зеркальце платили жемчугом.

Поняв, что слово «жемчуг» мне ни о чем не говорит, он добавил:

— Это такие блестящие камешки, которые бывают в раковинах. Чтобы их добыть, нужно спуститься на морское дно. Поэтому они ценятся на вес золота.

Его слова были прерваны появлением шести рабов, согнувшихся под тяжестью како-го-то предмета. Да ведь это статуя нашей владычицы Хатшепсут, да будет она жива, здорова и невредима!

Я почтительно склонился. Мне, конечно, никогда не приходилось бывать во дворце и лицезреть Лучезарную на троне, но в новом храме Амона, куда меня водил дядя, на каменных стенах было множество рисунков с изображением Хатшепсут.

— За день до нашего отправления из Фив,— сказал Хебсен,— владычица вызвала меня во дворец. В возвышенных словах, какие приличествуют дочери творца и владыки мира Амона, она объяснила мне, как важно, чтобы я открыл путь в страну Пунт и доставил оттуда в храм её родителя мирровые деревья. В знак благоволения дочь Амона разрешила мне взять это изваяние и водрузить его на носу первого из кораблей, чтобы немеркнущий взор владычицы первым коснулся возлюбленной ее сердцу страны Благовоний.

Быстро стемнело. Погрузка продолжалась при свете факелов. Полуобнаженные рабы все таскали и таскали мешки и ящики. Моя рука делала почти механические движения. Слипались глаза. Потом я узнал, что смежил их во время записи погрузки на третий корабль. Хебсен приказал отнести меня на палубу первого судна. Я не видел, как были подняты тяжелые каменные якоря и как флотилия отправилась в плавание.

Великая Синь развертывалась передо мною, как свиток папируса, и корабли оставляли на ней иероглифы из белой пены. Корабли писали по морю своими килями, но еще не родился писец, который мог бы прочитать эти письмена.

За время плавания я изучил не только каждый уголок корабля, но и познакомился с людьми моря. Сердца их, поистине неустрашимее, чем у льва, а взор острее, чем у сокола. И возвещали они бурю до наступления ее и грозу до прихода ее. Один был отважнее другого, и не было среди них недостойного.

Большинство мореходов было родом из Библа, славившегося людьми, искусными пальцами. В Библе были и построены корабли, отправившиеся по приказу владычицы Хатшепсут на поиски удивительной страны Пунт.

Справа по борту тянулся пустынный берег. Это жалкая страна Куш, которую боги лишили воды. Люди, приходившие сюда за золотом, умирали от жажды. По словам Хебсена, каждый из прежних царей приказывал прорыть здесь колодец, но всех постигала неудача.

Я смотрел по сторонам. Иногда из воды высовывались огромные рыбы с зубастыми пастями, как у крокодилов. Впервые увидев их, я закрыл лицо руками. Хебсен сказал:

— Не закрывай от страха лица своего, Падиусет. Это морские гиены. Не опасны они тем, кто на корабле. Хочешь, я брошу за борт крюк и выловлю одну из этих тварей?

— Не надо, Хебсен,— взмолился я.— Пусть морские гиены плывут своим путем, а мы своим.

После двух месяцев пути вид берега изменился. Повсюду можно было видеть ярко-зеленые деревья, покрывающие холмы. Еще через неделю берег повернул вправо, и корабли, следуя его изгибам, вступили в обширный залив.

— Страна Благовоний! — торжественно проговорил Хебсен.

Он пал на колени, прославляя Амона. Я и все, кто был на палубе, последовали его примеру. И только гребцы мерно поднимали и опускали весла, направляя корабль к берегу.

Нашему взору открылось необычайное зрелище. Мы увидели деревню: тростниковые хижины стояли на столбах, как на ходулях. Люди были чернее смолы. Они удивленно вздымали вверх руки. Видимо, им еще не приходилось видеть корабли.

А еще через некоторое время произошла удивительная встреча, которая запомнилась мне навсегда. Мы стояли на берегу. Навстречу нам двигалась процессия: вождь этой страны, его жена, женщина невероятной толщины, восседавшая на осле, несколько менее толстые дочери и придворные. Еще издали я заметил в руках у царя какую-то кривую палку.

— Почему у вождя кривой жезл? — удивился я.

Хебсен не смог сдержать улыбки.

— Какой это жезл? Кривых жезлов не бывает. Это «вернись дубинка».

— Ты хочешь сказать, что эту палку можно бросить и она возвратится?

— Вот именно. Мне неоднократно приходилось наблюдать, как это делается. Так заносят руку…

Хебсен внезапно замолк, очевидно поняв, что сейчас не время для объяснений.

Вождь обернулся и что-то произнес на своем гортанном наречии. От его свиты отделился человек и, обращаясь к Хебсену, как к старшему, произнес на нашем ломаном языке:

— Пусть хранят тебя боги!

— И тебя также! — ответствовал Хебсен.

— Мой повелитель хочет знать,— продолжал он,— как вы прибыли в его страну —морем или спустились с неба?

— Мы прибыли на кораблях,— невозмутимо ответил Хебсен.

— Кто вы такие? — последовал вопрос.

— Я посол царицы Хатшепсут, владычицы Верхнего и Нижнего Египта, повелительницы страны Куш. По ее приказу я привез вам дары.

Хебсен сделал мне знак. Я развернул свиток и стал его читать, перечисляя захваченные нами товары. Толмач едва успевал переводить. Вождь одобрительно покачивал головой. Его жена и дочери щелкали языками, предвкушая радость обладания невиданными сокровищами. А потом Хебсен назвал то, что хотели бы иметь мы.

Стемнело. Небо покрылось звездами. Мне показалось, что они крупнее, чем у нас в Египте. Воздух был напоен одуряющим ароматом. И даже завывания, уханье и хлопанье каких-то зверей или птиц не могли отвратить меня от сна. Я уснул тут же на берегу.

Едва протерев глаза, я помчался к кораблям. Там уже кипела работа. Гребцы сносили на берег наши богатства и, вынимая из мешков, раскладывали на земле. Моряки наполняли бурдюки водой. Одновременно пунтийцы расставляли свои приношения. Чего тут только не было! Шкуры леопардов, слоновые бивни, черное дерево, ароматная смола. На поводках провели павианов и борзых собак. Шествие замыкали черные человечки ростом с восьмилетнего мальчика и рослые чернокожие мужчины в деревянных рогатках. Но что это? С места двинулся лес? Я не ошибся. Носильщики несли кадки с цветущими мирровыми деревцами.

На следующий день мы подняли паруса и распростились с прекрасной страной Пунт. Не буду утомлять вас рассказом о трудностях, которые встретили нас на обратном пути. Вам может показаться невероятным, но он отнял у нас более двух лет. Не буду рассказывать о буре, посланной враждебными богами, о волнах высотою в десять локтей. Похвалюсь лишь тем, что мне было доверено наблюдать за помещенными на палубе человечками, и ни один из них не свалился в море.

Слава Амону, мы вернулись благополучно. И в стране воцарилась радость. Ликовали оба берега Нила. Великие и малые Верхнего и Нижнего Египта вышли нас встречать.

Сама Лучезарная ожидала нас во вновь сооруженном храме своего родителя во главе придворных и жрецов. Увидев кадки с мирровыми деревцами, она вознесла хвалу своему небесному отцу и воскликнула:

— Теперь ты можешь гулять в своем саду, как в Пунте!

При виде человечков она обратилась к ним со словами:

— Пляшите, угождая владыке своему Амону!

Мне было приказано занести эти слова ее величества вместе с кратким отчетом о нашем плавании на стены святилища.

Резец мой стал плугом, а каменные плиты пашней. Я проводил борозды и сеял слова, чтобы посещавшие храм могли узнать о стране Благовоний и о том, что мы оттуда привезли. Но так как не все разумеют божественные знаки, я тем же резцом изобразил высокий берег, заросший невиданными деревьями, хижины на столбах, вождя с «вернись дубинкой», его необъятную супругу и осла, на котором она восседала. Приглядитесь, и вы увидите меня на палубе рядом с Хебсеном, чье сердце неустрашимее, чем у льва. А вот обезьянка, которую я подарил учителю за то, что он избрал меня, а не Яхмеса, чей отец был носителем царских сандалий.

Знайте, что все это исполнил я. Владычица похвалила меня и назначила Главным писцом дворца, куда я получил доступ вместе с великими Обоих земель. Мне было милостиво дозволено построить себе гробницу из твердого камня, как человеку, имеющему знатных предков.

Битва с хеттами при Кадете. Рельеф храма в Абидосе