«Поэма о Гильгамеше» — величайшее из произведений древней литературы народов Передней Азии. Поэма состоит из ряда эпизодов, связанных с именем и подвигами легендарного царя государства Урук.
Там, где светлый Евфрат к морю воды стремит, высится город Урук. Основали его семь мудрецов, стены сложили из кирпичей, пригнав один к одному, ряд к ряду прижав. И ветру не провеять меж них.
На стены эти взойди, по этим стенам пройдись, вспомни о видавшем все до края мира, о познавшем моря, перешедшем горы.
Был Гильгамеш царем Урука. Не было ему равного среди людей. На две трети —бог, на одну — человек. Оттого он был одинок и не знал, куда приложить богатырскую силу. Он хотел перекопать горы, повернуть течение рек, соорудить башню до грозовых туч и многое другое, что непосильно человеку. Народ же страдал от его затей, от его беспокойного сердца.
И взмолился народ Богине-Матери:
— О, Аруру! Уйми своего сына! Сотвори ему равного, чтобы он состязался с ним в отваге и дал людям отдых.
И вняла Богиня-Мать этой мольбе. Омыв руки, она отщипнула ком глины величиною с холм, бросила его на плоскую землю и по небесному образу Ану вылепила Энкиду. Все его тело покрыто шерстью. Пряди волос как хлеба густые. Был он ростом ниже Гильгамеша, но костью крепче. И сказала она ему: «Энкиду!
Иди и живи со зверями степными. Вместе с газелями ешь травы. Со зверями теснись у водопоя. Водой весели свое сердце».
Как-то юный охотник пришел за добычей и видит, что ловушки его сломаны, а ямы засыпаны. На глине след босой ноги, такой же, какой может оставить человек, только раза в три больше. Идя по следу, охотник пришел к водопою и замер в удивлении. Над водой склонился великан. Пряди волос его длинны, как у женщины, и густы, как колосья, не тронутые серпом. Ноги его как стволы, что привозят на кораблях из стран далеких.
Не помня себя от страха, охотник бежал. Дома он рассказал отцу о том, что увидел. Старый охотник понял, что услышали боги мольбы народа: у Гильгамеша появился соперник.
— Иди в Урук! — сказал старец сыну.— Пусть узнает гордый, что не один он в мире.
Представ пред лицом Гильгамеша, юный охотник молвил:
— О царь! В степи появился богатырь. Рука его сильна, словно она из небесного металла. Бродит он вместе со зверями, ломает мои ловушки, засыпает ямы, из рук моих уводит тварь степную. Колчан мой полон стрел, а дома нет дичи.
Взыграла печень героя, и он воскликнул:
— Веди меня в степь, охотник. Хочу с богатырем сразиться. Отправились они в путь и на третий день достигли водопоя.
Гильгамеш и охотник засели в засаду. День и другой приходят звери, радуют сердце водою. Но нет среди них Энкиду.
— Где же твой богатырь? — спросил Гильгамеш сурово.— Может быть, он тебе приснился?
Гильгамеш, царь города-государства шумеров Урук, легендарный герой Древнего Востока
Не успел Гильгамеш это промолвить, как словно из-под земли возник Энкиду. Он тоже сидел в засаде, наблюдая за Гильгамешем.
И вот герои схватились, пытаясь свалить друг друга. Ноги в землю вошли по колено. Земля застонала от боли. От напряжения вздулись жилы, из уст вырывалось тяжелое дыхание, но ни на шаг они не сдвинулись с места, ибо были равны они силой.
— Что мы уперлись, словно бараны? — выдохнул первым Энкиду.
Засмеялся Гильгамеш и ослабил мышцы, отпустил руки героя. И вот они стоят, с удивлением глядя друг на друга.
— Ты вразумил меня своею силой,— сказал Гильгамеш.— Я думал, что одолею любого, если равны мы, зачем нам ссора. Станем друзьями.
И они обнялись, как братья, и в Урук зашагали.
Народ высыпал на стены, чтобы встретить героев. К воротам вынесли хлеб и сикеры двенадцать кувшинов.
— Что это? — спросил Энкиду, показывая на хлеб.
— Ешь! — сказал Гильгамеш, разламывая хлеб пополам.— Это людская пища. Вкусивший хлеба, уподобится людям.
— А это? — Энкиду указал на кувшин.
— Пей! — молвил царь.— Это питье, веселящее душу. Пьющий сикеру, богам подобен.
Досыта ел хлеба Энкиду. Сикеры испил он семь кувшинов. Веселилась его душа. Лицо сияло. Волосы, покрывавшие его тело, сами сплелись в одежду. И стал он похож на мужа.
Шли дни. Гильгамеш водил друга по Уруку. Показывал дома и храмы. Энкиду ничему не удивлялся. На лице его была скука. И вдруг слезы хлынули из глаз потоком.
— Что с тобою, друг мой? — спросил Гильгамеш.
— Слезы душат мне горло,— отвечал Энкиду.— Без дела сижу. Иссякает сила.
Задумался Гильгамеш.
— Есть дело. Мне одному оно не сподручно. Вдвоем мы его осилим.
— Что за дело? — спросил Энкиду. Слезы его высохли мгновенно, как влага на травах от взора Шамаша.
— Я слышал, где-то у моря есть горы, покрытые кедровым лесом. Там живет свирепый Хумбаба. Убить его многие пытались, да никто не нашел туда дороги.
— Пойдем к водопою,— промолвил Энкиду.— Спрошу у зверей, они знают дорогу. У птиц спрошу, они укажут. Найдем тот лес, отыщем Хумбабу. Задушим его руками.
— Я верю тебе, друг мой,— ответил Гильгамеш,— но врага не взять голыми руками. В кедре сила Хумбабы. Срубить его надо и выкорчевать с корнем.
И призвал царь мастеров, которыми славился Урук, огражденный стенами. И сказал Гильгамеш нетерпеливый:
— Разожгите горнила, о мастера! Пусть пылают жарким огнем. Бросьте в них зеленые камни, что привозят с острова в Западном море. И когда выльется медь из печи, отлейте секиры, что нам по руке, кинжалы отлейте, что нам по силе.
Поклонились царю мастера. И взметнулся над степью огонь, и издали казался Урук огненной печью.
Узнав, что замыслил царь, высыпал на площадь народ. Впереди шагали старцы степенно. И шум от людских голосов был подобен говору волн при разливе Евфрата.
И вышел царь из дворца. Рядом с ним Энкиду. Поднял Гильгамеш руку, и стих народ, речи его внимая.
— Слушай, народ Урука! Слушайте и вы, старцы. Мир да меня услышит. Я хочу увидеть Хумбабу, чье имя опаляет страны. В кедровом лесу Хумбабу хочу победить я. Подниму на него я руку и стану в веках прославлен. Все, что есть злого, изгоню из мира.
Отвечали старцы все вместе:
— Гильгамеш! Ты молод и следуешь зову сердца. Но кто знает к лесу дорогу? Окружен этот лес рвом глубоким. Голос Хумбабы — вихрь, уста его — пламя, дыханье — смерть. Бой с ним неравен.
И возразил Гильгамеш:
— Мне ль теперь бояться Хумбабы, о старцы!
Изображение Гильгамеша с быком и птицей на жертвенном сосуде из камня
Хумбаба
По круче один не пройдет — двое взберутся. Скрученный вдвое канат порвется не скоро. Два львенка льва одолеют. Сильного друга обрел я. С ним вместе я пойду на врага любого.
Старцы царя благословили:
— Да сохранится твоя жизнь. Вернись невредимым в пристань Урука.
Не прошло и семи дней, как мастера возвратились. Топоры весили три таланта каждый, кинжалы по два таланта, луки и колчаны по таланту. Герои примерили оружие. Не показалось оно им тяжелым.
С ворот Урука сняли семь запоров. Взяли герои оружие и за руки взялись. Вышли они за ворота. На небе орел показался. Летел он над их головами, указуя дорогу.
— Знал я его орленком,— молвил Энкиду.— Остался один он. Стрелою убил охотник орлицу степную. Из рук птенца я кормил. И обо мне не забыл он.
У храма своего Эгальмаха повстречала героев Мать-Богиня, увенчанная тиарой, опоясанная лентой.
— Знаю, куда вы идете,— обратилась она к названым братьям.— Удерживать вас я не стану. Вот хлеб, испеченный богами. В дороге он вам пригодится.
Хлеб она протянула огромный, как жернов, и на прощанье, склонившись к Энкиду, шепнула ему потаенное слово.
Шагали они, палимые солнцем. Вечером, останавливаясь на привал, они отламывали ломоть хлеба и, разломив пополам, съедали. К ним возвращались силы.
После шести недель пути они достигли горы, откуда открывался вид на обе реки — Тигр и Евфрат.
Поднявшись на гору, они ломоть отломили.
— Посмотри, как он мягок,— сказал Гильгамеш Энкиду.— Словно сейчас из печи. Давай его сохраним на путь обратный.
Молвив это, он сел, и сон его одолел — удел человека. Среди ночи он пробудился и видит, что Энкиду не спит, его охраняя.
— Друг мой, ты меня звал? — спросил Гильгамеш.— Отчего я проснулся? Я видел во сне: мы стоим под обрывом. Гора упала, нас придавило. Объясни мне, что это значит. Кто в степи рожден, тому ведома мудрость.
Энкиду в лице изменился, но молвил, не дрогнув:
— Друг мой, твой сон прекрасен. Сон твой для нас драгоценен. Гора, что ты видел, нам не страшна нисколько. Мы схватим Хумбабу и свалим его с обрыва.
И снова двинулись в путь герои.
За день пройдя дорогу, на какую людям обычным шести недель не хватит, видят они в отдаленье храм шестисотколонный. Даже в самом Уруке не было храма прекрасней.
— Энкиду! Какой это храм или город стоит в отдаленье? — спросил Гильгамеш удивленный.
— Это не храм и не город,—другу ответил Энкиду.— Это лес кедровый. Видишь, орел кружится, нам указуя дорогу.
И вот они входят под полог, под сень кедрового храма, что высится зиккуратом. Не люди тот храм воздвигли, кирпичи уложив рядами, а кедры к небу взметнулись, поднявши корнями землю, и создали горы Ливана.
— Где же Хумбаба? — спросил Гильгамеш.
— От мха лесного шагов не слышно,— ответил Энкиду.
— Смотри! Смотри! Орел кружится над этим кедром,— воскликнул Гильгамеш.
Он достал секиру и, размахнувшись, что было силы, ударил по стволу. Кедровый лес задрожал от удара.
Энкиду, закрыв лицо руками, упал на землю.
— Что ты делаешь, друг мой! Зачем губишь живое тело? Я чувствую запах крови. Сходна она с людскою, только иного цвета.
— Смола эта ляжет в щели,— разъяснил Гильгамеш терпеливо.— Днище будет подобно чаше из глины, что воду не пропускает. Кедр этот станет килем, а тот, что потоньше, мачтой. И судно по глади моря отправится в дальние страны и возвратится в Урук наш, полное всякой снедью.
— Зачем эта снедь Уруку? — молвил Энкиду другу.— В Уру-ке довольно хлеба, хватит на всех сикеры.
— Если тебя послушать,— сказал Гильгамеш раздраженно,— жили бы люди как звери, домов из глины не знали,
— Под каждой звериной шкурой,— возразил Энкиду,— бьется живое сердце. Звери не терпят обмана. Звери равны человеку.
— Но боги, создав человека, зверей ему подчинили. И в сердце его вложили они беспокойную душу. Он должен открыть все тайны и мир подчинить своей воле.
— Зачем тебе власть над миром, который создан богами? Своей беспокойной душой ты миру приносишь горе. Уж лучше остаться зверем, уж лучше остаться кедром, тесниться у водопоя или качаться от ветра, пока он тебя не сломит.
— Не прав ты, мой друг Энкиду,— сказал Гильгамеш, хватаясь за рукоятку секиры.— Смотри, как сильны мои руки.
Он замахнулся секирой, удар нанести готовясь. И не заметил, что сзади хищник лесной крадется. Тело его полосато, словно он брат пантеры, с которой когда-то Энкиду пил воду у водопоя. Только глаза, как угли, пылают жестокой злобой. Огромная пасть открыта, и острые зубы готовы вонзиться в грудь или горло.
Со свистом упала секира, ребра ломая кедру. Дерево покачнулось и медленно стало падать. Энкиду, спасая друга, кинжал свой в Хумбабу бросил. Подобно стреле, что из лука бросает искусный лучник, кинжал полетел и в горло зверю лесному вонзился.
Гильгамеш оглянулся и увидел Хумбабу, истекающего кровью. Огромные лапы еще шевелились, тело содрогалось от ярости и боли. Но был он уже не страшен.
И только тогда Гильгамеш бросил взгляд на Энкиду. Тот лежал навзничь, запрокинув голову. Рука отброшена назад, и пальцы сжаты, словно еще ощущают рукоять кинжала.
Гильгамеш бросился к другу. Ощупал рукою тело. Нигде ни раны, ни царапины.
— Энкиду! — шептал Гильгамеш.— Ты меня слышишь?
Энкиду спал, и сердце его не стучало.
— Вставай! — кричал Гильгамеш, не понимая, что случилось.— Нам пора в дорогу. Давай поедим!
Он схватил хлеб. Хлеб был, как камень. Рукой его не разломать, секирой не рассечь. Хлеб был мертв, как кедр, как Хумбаба и как Энкиду.
«Как это случилось? — думал герой.— Я срубил кедр, в котором душа Хумбабы. Хумбаба мертв. Но мертв и Энкиду. Может быть, и его душа была в кедре? Недаром он его защищал. А может быть, он нарушил то потаенное слово, что ему шепнула Аруру?»—молнией блеснула догадка.
И с неба послышался голос:
Ты будешь дышать, как люди, И травы топтать степные, Покуда рука из глины Не будет омыта кровью.
И понял Гильгамеш: убивая Хумбабу, знал Энкиду, что и себя убивает.
Бросившись на холодное тело, Гильгамеш зарыдал безутешно:
Младший брат, меня спасая, ушел ты!
Сестры его антилопы, братья его онагры, плачьте!
Плачьте росою, травы! Плачьте смолою, кедры! Нет друга!
Энкиду, друг мой, лежит недвижимый.
Как мне не плакать?!
Нет! Не может мятежное сердце героя примириться с этой потерей! Признать не хочет того, что боги, создавая человека, смерть определили человеку — жизнь для себя одних удержали.
— Я верну твою душу, Энкиду! — крикнул он, накрывая ветвями кедра тело друга.— Обойду я горы, спущусь и на дно морское. Законы жизни и смерти узнаю.
И взмолился Гильгамеш:
Скажите мне, звери степные, Небесные птицы, ответьте, Где место, в котором души Скрываются после смерти?
Молчали звери лесные, молчали небесные птицы. В горы и чащи густые бежали они от убийцы. И только орел благородный, вскормленный другом умершим, кружился над головою, путь
указуя герою, путь к преисподней.
* * *
Достигнув холмов песчаных, упал Гильгамеш на землю. Но сон не вернул Энкиду. Проснувшись от львиного рыка, он видит, что львы резвятся, играют, словно щенята.
— Почему вам не ведомо горе? — Гильгамеш ко львам обратился.— Где друг ваш, с которым вместе теснились у водопоя? Энкиду, который всех вас спасал, разрушая ловушки?
От львов не дождавшись ответа, схватил Гильгамеш секиру, упал как стрела между львами, беспамятных сокрушая.
И снова он шел пустыней, покуда не показались горы — граница мира. Пробита в скале пещера и заперта медной дверью. Ту дверь охраняли стражи, ужасней которых людям едва ли представить можно. На тонких ногах паучьих скорпиона мохнатое тело, а голова — человечья.
Сделалось страшно герою. Но, мужеством страх пересиля, он так говорит скорпиону:
— Открой мне двери, коль можешь. Нет на земле мне жизни. Друга хочу я увидеть, друга, что сделался прахом.
— Сюда нет смертным дороги и мертвым дороги тоже. Отсюда Шамаш выходит и, обойдя всю землю, с другой стороны заходит. И как ты пойдешь, подумай, путем самого Шамаша?
— Пойду,— Гильгамеш ответил,— как в печень печаль прохо— дит. Пойду со вздохом и плачем с мыслью одной об Энкиду…
Отворились бесшумно двери, уступив непреклонной воле. Вступил Гильгамеш в пещеру, и мрак охватил его душу. И шел он, шаги считая, чтобы измерить дорогу, какой проходило Солнце во мраке с заката к восходу. И то, что для Солнца было одною короткой ночью, для Гильгамеша стало дюжиной лет без света.
И все же рассвет забрезжил, и все же дыханье ветра щек Гильгамеша коснулось. Так, ветру идя навстречу, он вышел из мрачной пещеры. Взору явились горы, поросшие лесом черным, камни и мох, а ниже — волны свинцового цвета. Пройдя кремнистым ущельем, он дом невысокий заметил. К нему подошел
он и видит, что двери дома закрыты. Но не укрылось от слуха чье-то дыханье за дверью.
— Кто здесь? — спросил он громко.
— Иди-ка отсюда, пришелец! — послышался женский голос.— Сюда нет пути бродягам. Здесь богов принимают. Здесь их угощают брагой.
— Я не бродяга безвестный, хотя я все в мире видел. Зовут меня Гильгамешем. Стеною Урук оградил я. С другом своим Энкиду убил я злого Хумбабу, что лес охранял кедровый. И львов я могучих рассеял, что памяти не имеют. На Две трети бог, на одну — человек я.
И тотчас дверь отворилась. Из дому вышла хозяйка и, оглядев Гильгамеша, слово ему вещает:
— Ты, убивший Хумбабу и Урук оградивший стенами, почему лицо твое мрачно? Почему твои щеки впали? Почему голова поникла?
— Как голове не поникнуть и лицу не увянуть? — Гильгамеш ответил хозяйке,— если мой друг Энкиду, с которым труды мы делили, стал землею, если младший брат мой, великий ловчий пустыни, гонитель онагров горных и пантер пятнистых, сделался прахом. Вот почему как разбойник я брожу по пустыне. Мысль о друге умершем не дает мне покоя.
— Не знаю, чего ты ищешь?! — хозяйка герою вещает.— Не знаю, к чему стремишься! Боги, создав человека, его сотворили смертным. Бессмертье себе удержали. Оставь пустые заботы! Развей печальные думы! Свой насыщай желудок. С друзьями сиди за чашей! Дай-ка налью тебе браги.
— Не надо твоей мне браги! Советов твоих не ищу я. Скажи мне лучше, хозяйка, как перейти это море.
Хозяйка герою вещает:
— От века здесь нет переправы. Свинцовые воды смерти Шамаш облетает как птица и проплывает на лодке лодочник Уршанаби, что перевозит мертвых. Знает он путь к Утнапишти, который один из смертных жизнь сохранил навеки.
Простился герой с хозяйкой, стопы свои к лесу направив. Из лесу вышел к реке он, и там он челнок увидел и в челноке — Уршанаби.
— Что бродишь, отставший от мертвых,— сказал Уршанаби герою.— Садись, я тебя доставлю туда, где царство умерших.
— Я не отстал от мертвых,— ответил герой Уршанаби.— Да, мои щеки увяли и голова поникла. Но бьется живое сердце в груди у меня. Послушай!
— Вот чудо! — сказал Уршанаби.— Действительно бьется сердце. Зачем же сюда пришел ты?
— Пришел я, печалью гонимый,— Гильгамеш Уршанаби ответил.— Хочу отыскать я друга и сделать его бессмертным. Теперь посади меня в лодку и отвези к Утнапишти, к тому, кто ушел от смерти.
— Садись! — сказал Уршанаби.— Доставлю тебя к Утнапиш-ти. Вот шест. Помогай, но воды не касайся, коль к месту хочешь добраться.
Расстегнул Гильгамеш свой пояс и, раздевшись, свою одежду привязал он к шесту как к мачте. И погнало челн Уршанаби так, что гибельной влаги смерти Гильгамеш и шестом не коснулся.
Утнапишти по острову ходит, окруженному водами смерти. Сотни лет путем неизменным он обходит свои владенья. Неподвижно свинцовое море. Не летят над островом птицы. Из волны не выпрыгнут рыбы. И к нему не приходят вести из страны, где он жил человеком. Только челн Уршанаби проходит, и в челне том души умерших. Этот челн провожая взглядом, узнает Утнапишти, что в мире все неизменно.
— Эй, жена! — крикнул вдруг Утнапишти.— Что с глазами моими случилось? Посмотри, это челн Уршанаби. Но над ним поднимается парус. Испокон веков не бывало, чтобы парус здесь поднимали.
— Не волнуйся, глаза твои зорки,— Утнапишти жена вещает.— Также зорки они, как в те годы, когда ты гору увидел. И мои глаза видят парус. И мертвец этот парус держит. Посмотри, как бледны его щеки! Утонул мореход, наверно, что без паруса жить не может. И везет его Уршанаби в ту страну, где души умерших.
— Говоришь, что сама не знаешь! — отвечает жене Утнапишти.—Много сотен лет наблюдаю, как провозят души умерших. Кто тут не был! И царь, и пахарь, и флейтист, и кузнец, и плотник. А провозят их без короны, без мотыги, без флейты. Посуди, кто у мертвого спросит, что он любит, чего не любит.
Гильгамеш на берег выходит, оставляя ладью Уршанаби. Он идет, и видно сразу, что с живой он душой, а не мертвый.
— Что ты ищешь?—спросил Утнапишти.— Почему ты сюда явился, как живой, на челне для мертвых? Почему твои щеки впали? Почему голова поникла? Как дошел ты ко мне, ответствуй!
— Гильгамешем меня называют. Я из дальнего града Урука. На две трети бог, на одну — человек я. Вместе с другом моим Энкиду мы убили злого Хумбабу, что кедровый лес охраняет. Но, меня спасая от смерти, друг Энкиду стал ее жертвой. И ищу я его по миру, обойдя все моря и страны. Где б я не был, мне говорили, что бессмертны одни лишь боги, ибо смерть не щадит человека. Но ведь ты, как ходит преданье, сохранен богами от смерти. Расскажи мне, как это было. Открой потаенное слово!
— Что ж,— сказал Утнапишти герою.— Я свою тебе тайну открою. Жил когда-то и я на Евфрате. Я земляк твой и дальний предок. Я из города Шурруппака, что тебе хорошо известен. Небожители как-то решили всех людей на земле уничтожить. Их сердца склонились к потопу. Дали клятву они друг другу, чтобы тайну людям не выдать. Не нарушил той клятвы Эа, был я сердцу его любезен. И не мне он сказал, а дому, где я жил, ну а я услышал: «Слушай, дом! Стены, слушайте! Ваш хозяин эти стены должен покинуть. Пусть он строит корабль просторный, очертаньем похожий на ящик. И покроет его пусть кровлей. Ибо, дом и стены, над вами вскоре ливень великий прольется и вас навсегда разрушит».
Я понял, что надо мне делать. Я начал корабль строить, очертаньем похожий на ящик. Сделал в том корабле я семь палуб, в каждой палубе девять отсеков. Нагрузил я корабль вещами, серебром нагрузил и златом. Взял семью и род, всех животных, не только домашних, но диких, что сами ко мне сбегались, почуяв дыханье смерти. И птиц я взял, что садились и забивались в отсеки. А потом я заделал щели, внутри корабля закрылся.
Встало утро. Выплыла туча. Так черна, что и сами боги черноты ее испугались. Цепененье объяло землю. А потом обрушился ливень, колотя по кровле нещадно. Вскоре треск я услышал, как будто земля раскололась как чаша. Мой корабль подняло волнами и погнало ветром свистящим.
Шесть дней, семь ночей носило и гнало корабль по морю. А потом успокоился ветер и затихло бурливое море. Я окошко открыл. Осветило лицо мне светило дневное. Расстилалось повсюду море. Я упал на колени. Я понял: человечество стало глиной. Вынес голубя и отпустил я. Но голубь назад вернулся, не найдя земли. Вынес ласточку и отпустил я, но и она возвратилась. Только ворон назад не вернулся и при виде земли закаркал.
А потом я гору увидел и на эту гору я вышел. Семью семь поставил курильниц и «зажег богам воскуренье. И почуяли боги запах, что не чаяли больше ведать. И слетелись они как мухи и курильницы окружили. Один был Энлиль недоволен, что устроил погибель миру. А мой покровитель Эа с укором к нему обратился:
— Ты напрасно потоп устроил. Мог и так покарать виновных. Если много людей на свете, мог наслать на них мор или голод. Вот скажи теперь Утнапишти и жене его, где их место…
Вдруг заснул Гильгамеш, и конца он рассказа не слышал. Сон дохнул в него мглою пустыни. И сказала жена Утнапишти:
— Разбуди его! Пусть вернется на землю!
Покачал головой Утнапишти:
— Пусть он спит, а ты зарубки на стене помечай дневные.
Миновало семь дней. И легло семь зарубок над головою
Гильгамеша. Он проснулся, а проснувшись, сказал Утнапишти:
— Овладела смерть моей плотью, ибо сон был смерти подобен.
— От усталости сон этот долгий, Гильгамеш. Семь дней проспал ты. Жизнь вернется к тебе. Умойся у ручья. Шкуры рваные выбрось в море. Наготу прикрой белым льном и садись в челнок Уршанаби.
А когда Гильгамеш удалился, говорит жена Утнапишти:
— Он ходил, уставал, трудился. Ты ж не дал ему ничего на дорогу. Разреши, испеку ему хлеба.
— У кого беспокойная печень, хлебом ввек того не насытишь. Человек тот живет не хлебом, а дерзаньем своим безумным. Вместо хлеба я дам Гильгамешу одно потаенное слово.
Ключевою водой умылся Гильгамеш и сменил одежды. Стало тело его прекрасно. Но печать печали с лица его не сходила.
В челнок Гильгамеш опустился, но отплыть не успел, как услышал он голос зычный:
— Есть цветок на дне океана с огненными лепестками на высоком колючем стебле. Если ты, Гильгамеш беспокойный, тот цветок знаменитый добудешь, не грозит тебе злая старость, тебя смерть обойдет стороною. Вот оно, потаенное слово, что дарю я тебе на прощанье.
Гильгамеш, это слово услышав, как стрела метнулся к колодцу, привязал к ногам своим камни и нырнул на дно океана.
Он увидел цветок прекрасный на высоком колючем стебле. И к цветку тому потянулся. Укололи шипы его руку, и окрасилось море кровью. Но он, боли не ощущая, вырвал с силой цветок и поднял над своей головою.
А потом он отрезал камни, и метнуло вверх его тело. И подняв лицо над волнами, он вдохнул сколько было силы, и ликующий крик героя огласил подземное царство с его мертвым вечным молчаньем.
И на этот крик Уршанаби вывел челн свой на близкий берег. И туда же приплыл победитель. Перевозчику так он вещает:
— Видишь, вот он цветок знаменитый, что бессмертье дарует людям. Им я к жизни верну Энкиду. Вместе мы в Урук возвратимся. И вернем мы Уруку юность. Будет наш Урук огражденный самым юным городом в мире. Не коснется его увяданье. Будет молод он и прекрасен.
Покачал головой Уршанаби. Ничего он герою не молвил, ибо видел он, что сомкнулись очи ясные Гильгамеша и герой опять погрузился в сон, что смерти самой подобен.
А когда Гильгамеш пробудился, хвост змеи увидал он черный. Змея с цветком уползала, по дороге шкуру меняя.
— Вот смотри,— сказал Уршанаби.— Унесла змея твою юность. Ни к чему твои были дерзанья. Поменяла змея свою шкуру, старых змей она стала моложе. Человечья старая кожа никогда моложе не станет. Не сотрутся с лица морщины ни у женщины, ни у мужчины. Человек свою старость находит. А за старостью смерть приходит. Все как прах развевает ветер…
— Нет, не все! — Гильгамеш ответил.— Остается дружба людская. Остается людская память. Дружба с памятью смерть побеждают, торжествуя над вечной ночью. Будет помнить мир об Энкиду и о нашей победе общей и не только над злым Хумбабой, над презренным его отголоском — над твоею мудростью плоской.
Там, где светлый Евфрат к морю воды стремит, высится древний холм. Город под ним погребен. Стала пылью стена. Дерево стало трухой. Ржавчина съела металл.
Путник, взойди на холм, в синюю даль вглядись. Видишь, стадо бредет к месту, где был водопой. Песню поет пастух. Нет, не о грозном царе и не о славе его. Поет он о дружбе людской.