В VI веке до н. э. персы завоевали Двуречье, Малую Азию, Сирию, Египет и создали могущественную державу. Персидские цари взимали с побежденных дань и сгоняли их на работы по строительству дорог и дворцов. Герой рассказа — юноша из греческого города Малой Азии.
Знаете ли вы, что такое дорога на чужбину? Порою она напоминает клинок персидского акинака, нацеленного вам в грудь. Иногда же похожа на извивающуюся змею с пестрой шкурой. Она тянет за собой, и ты превращаешься в песчинку, бессильную противостоять этому вечному и враждебному тебе движению.
Возвращаясь к его истоку, я вспоминаю гудящую площадь моего приморского города.
— Где же справедливость? — вопрошал мой отец, обращаясь к окружающим.
Он был в фартуке, сером от каменной пыли: приказ сатрапа застал его в мастерской.
— Старший сын — в царском флоте. Средний охраняет царскую крепость. А теперь забирают меньшего. Кто же возьмет из моих рук резец? Кто будет ваять статуи для нашего храма?
— Надо царю жаловаться,— вставил кто-то.— Царь милостив. А у нашего сатрапа камень вместо сердца.
— Пожалуешься! — раздался чей-то голос.— Сам слышал, как седоволосый лидиец, пав на колени, умолял Дария, чтобы тот отпустил из войска старшего из пяти сыновей. «Обещаю тебе это,— ответил Дарий.— Возвращайся домой! Ты его увидишь».
Царь не обманул, ибо персы считают себя самым правдивым народом. Вернувшись в свое селение, лидиец увидел сына повешенным на воротах дома.
Люди ахнули, но сразу же стихли. Послышался цокот копыт. На площадь, тесня толпу, въехали всадники в высоких шапках, с колчанами стрел на боку. За ними уныло брело несколько десятков юношей.
Я присоединился к ним, стараясь сдержать рыдания. Рядом со мною встали Аристей, сын кузнеца, и Ксанф, сын ткача. Отныне мы были на царской службе и должны были следовать, куда укажут.
Так начался наш путь в Парсу. Название это произнес старший стражник, но он не объяснил, где эта Парса и зачем нас туда ведут.
Меч-акинак
Дорога не утомляла однообразием. То и дело нас Обгоняли царские гонцы на взмыленных конях. Они меняли их на станциях, отстоявших на равных расстояниях друг от друга. Путь от Эфеса до Суз занимал у них семь дней. Так что царь, не выходя из дворца, мог узнать, что делается на краю его необозримой державы.
Несколько раз встречались отряды царских стрелков и пращников. Они возвращались в свои сатрапии после смотра, который устроил Дарий. Я слышал, что такие смотры проводились ежегодно. Начальники, представлявшие большие отряды хорошо вооруженных и крепких воинов, награждались, а те, кто приводил мало воинов или плохо их снаряжал, смещались.
По обе стороны дороги то и дело возникали живописные селения. Там шла своя жизнь, не похожая на ту, которую мы покинули. Судя по диковинным одеждам поселян, это были люди, говорившие на неведомых нам языках. Каждый день кто-нибудь из них молча выносил нам на дорогу пшеничные хлебы или ячменные лепешки, амфоры с козьим молоком или жидким красным вином, корзины с орехами или фруктами, ибо кормить проходящих по дороге воинов и царских людей тоже было царской службой.
На одном из привалов к нам, сидящим у обочины дороги, подошел молодой бойкий эллин. Он был в дорожном хитоне с рукавами, какие носят в Сирии, на плече у него висела кожаная сумка.
— Куда держите путь, земляки? — спросил он.
— В Парсу,— пробурчал Аристей,— а вот где она, одному Гермесу известно.
— Сейчас посмотрим,— сказал юноша, вытаскивая из своей сумки какой-то предмет.
Это была небольшая медная доска с нанесенными на нее очертаниями материков и островов, рек и морей. Длинная линия, соединяющая края доски, была той самой дорогой, по которой мы шли.
— Такую доску,— пояснил наш собеседник,— впервые вычертил мудрец Анаксимандр, живший полвека назад. А теперь ею пользуются не только эллины, но и варвары.
— Вы оставили Лидию с ее древними Сардами,— продолжал он, водя по линии пальцем с длинным, ярко окрашенным ногтем.
— Впереди Фригия, которую называют Великой. Здесь вы переправитесь через реку Галис и войдете в Каппадокию. Потом спуститесь в Киликию, рождающую белых коней. Мутный Евфрат отделяет ее от Армении. Будьте осторожны! Здесь нападают разбойники. Миновав Армению, вы окажетесь в суровой Мидии. Затем вы пересечете еще четыре реки и подойдете к Сузам. Здесь кончится царская дорога. А вот где ваша Парса, тут не обозначено. Признаться, впервые слышу город с таким именем.
Новость эта была малоутешительной. Парса — это, наверное, какая-нибудь дыра на границе с Индией, куда даже и дороги нет.
Легко водить пальцем по медной доске. А каково идти, изнемогая от усталости и зноя. Каково спать на голой земле под чужим небом, слышать вой шакалов и зловещий рык львов. У некоторых истерлась обувь, и они брели босиком. Я с благодарностью вспоминал отца, положившего в мешок лишние сандалии. Видимо, он догадывался, что наша дорога далека.
Однажды нам повстречался старик, по виду похожий на торговца орехами или сушеными фруктами. Он ехал верхом на ослике. Ослик помахивал головой, отгоняя мух, длинные уши болтались и били по волосатой морде.
Старик внимательно оглядел нас и кивнул одному из персов. Тот моментально спешился. Я был поблизости и услышал:
— Царю царей посылают свежую рыбу. Ему нужны крепкие курташи, а не гниль.
— Слушаю и повинуюсь,— отвечал воин, целуя подставленную ему руку.
В тот же день нам устроили дневной привал в камышовых зарослях у реки. Какое наслаждение погрузиться в холодную воду и смыть вместе с пылью усталость.
Выйдя на берег, я вознес молитву богам, пославшим нам доброго старца.
Ксанф, знавший персидские порядки лучше меня, уверял, что этот старичок — высокопоставленный вельможа, наблюдающий за всем, что происходит в царстве, один из тех, кого называли «глаза и уши царя». По его словам, царь понатыкал этих глаз и ушей столько, что каждый должен держать язык за зубами, если не хочет отведать царских плетей или попасть на острова.
Это был мудрый совет. И ему вы обязаны тем, что можете узнать о моих приключениях. Ибо я никогда не откровенничал с малознакомыми людьми, предполагая в каждом царский глаз или ухо.
Перед Сузами мы сошли с царской дороги. Я подозреваю, что наши стражники опасались, что кто-нибудь из нас убежит, воспользовавшись многолюдней города, который остался справа от нас. Мы видели лишь стены из обожженного кирпича, скрепленного асфальтом, да кровли каких-то удивительных храмов или дворцов.
После Суз нам пришлось еще долго идти каменистой равниной. Порой мы обгоняли повозки, груженные стволами кедра, слоновыми бивнями, слитками бронзы. Но никто не обгонял нас. На десятый день пути мы достигли долины, ограниченной с обеих сторон голыми горами. Возделанные поля встречались все реже. На песчаных полосах пламенели редкие кусты терновника. Высоко в небе парил орел с распростертыми крыльями. И внезапно мне пришла мысль, которая вам, наверное, покажется дикой, что это тоже царский глаз, высматривающий, что делается внизу. Ведь недаром персидские цари избрали своим гербом эту хищную, зоркую птицу.
И вдруг на повороте мы увидели что-то сверкающее белизной. Наши стражники спешились и, пав на колени, вознесли молитву сначала огню, а затем другим богам. Из этого я понял, что наш путь завершен.
Впереди высилась Парса, цель нашего пути. В этой бесплодной местности город казался каким-то сказочным видением.
Он не был похож ни на один из городов. Это был город-храм, созданный скорее для поклонения богам, чем для земной жизни. Лестница из белого камня вела к воротам, охраняемым юношами в златотканых одеждах. Их оружие ослепляло глаза. За воротами открывался дворец с колоннами высотою не менее чем в 40 локтей. Стены дворца были из кедровых досок, окна из слоновой кости.
Зачем же нас ведут сюда? Не затем же, чтобы мы могли полюбоваться этой красотой и рассказать о ней тем, кто ее не видал?!
И словно бы отвечая на этот вопрос, стражники приказали свернуть влево и идти в обход еще не достроенной городской стены. У подножия горной гряды мы увидели другой город, так не похожий на царский.
Сотни, а может быть, тысячи людей заполняли пространство, образованное горой и наполовину пересохшей рекой. Египтян можно было узнать по рукам, белым от глины, ибо в отличие от других они месят глину руками, а тесто ногами. На груди и ногах у фракийцев были диковинные узоры, выколотые иглой и заполненные краской. Согдийцы были в кожаных штанах, саки — в остроконечных шапках.
Колонны дворцового комплекса Персеполя
Одни с помощью длинных кольев переворачивали каменные глыбы, другие что-то лепили из глины. В нескольких местах поднимались столбики дыма. Из медных котлов тянулся дразнящий запах вареного мяса и бобов.
— Курташи,— сказал стражник, показывая на лагерь.
Так нам стало ясно, что персы называют курташами людей, согнанных на царские работы. И наша служба будет состоять в том же. Мы должны будем сделать новую царскую столицу еще прекраснее, пристроить к старым дворцам новые, вырыть цистерны для воды, укрепить стены башнями. Мало ли найдется работы в городе, который должен превзойти столицы других царей настолько, насколько персидский царь превзошел их своим могуществом.
На следующее утро для меня началась новая жизнь. Совершив молитву Гелиосу, я брался за молот, ибо начальник над курташами определил меня в десятку каменотесов, а моих земляков в десятки златокузнецов и ткачей. Пока я обтесывал мраморный столб, чтобы он блестел, как серебро, Аристей ковал золотые кольца для завес, а Ксанф ткал из шерстяных нитей завесы белого и яхонтового цвета. И хотя то, что выходило из наших рук, было задумано как часть целого, мы, творцы единой красоты, не могли встретиться друг с другом, чтобы обменяться словами утешения и вспомнить о родине, ибо начальник над курташами определил — людям разных десятков жить и работать порознь.
И были в моем десятке, кроме меня, три киликийца, два финикийца, три лидийца и египтянин по имени Небвер. И стоял над нами десятник по имени Багапата, рыжебородый перс с колючими глазами и гибкой палкой. Он бил ею по спине, по бокам, куда попало, если молот медлил в наших руках. В первые дни больше всех доставалось мне, и по ночам я стонал от боли и обиды. Тогда Небвер показал мне, как обращаться с молотом, чтобы меньше тратить сил и создавать вид, что работаешь. Я внял его совету, и палка Багапаты почти не свистала над моей головой.
Каждую неделю на верблюдах и быках подвозили наш «гал», как персы называли паек. И мы получали полбарана, бар ячменя, ка масла, четыре горсти фиников. Десять женщин с младенцами мужского пола получали вдвое меньше, а женщины с младенцами женского пола в четыре раза меньше, потому что персы дороже ценили мужчин. Одна из женщин — ее звали Ануну — была приставлена к нам, чтобы молоть зерно и печь хлеб. Это была ее работа. Она кормилась вместе с нами, но жила в женском шатре вместе с четверодольницами, как называли женщин, родивших девочек.
Как ни старались разобщить нас Багапата и стоящие над ним, мы вскоре научились понимать друг друга. Ибо, кроме языков, каким нас обучили матери, есть язык товарищества, и кроме богов, каким поклоняются многочисленные народы земли, есть единое для всех угнетенных божество. Имя его — Свобода. Оно звучит по-разному на разных языках, но желанно для всех.
Небвер к тому же знал мой родной язык, поскольку он был родом из города, где жило много эллинов.
Сколько удивительных историй услышал я от Небвера. Более всего мне запомнилась одна. Я передам ее слово в слово, ибо эллины рассказывают ее по-другому.
Однажды царь Камбиз отправился завоевывать Египет и, покорив его, возвращался в Персию. Случилось так, что он упал с коня и накололся на свой же меч. Пока он лечился от раны, на престол сел его брат Бардия. Узнав об этом, Камбиз был охвачен яростью и от нее умер. Бардия был хорошим царем и облегчил тяготы простого люда, уменьшил налоги, перестал сгонять людей на строительство дорог и дворцов. Это не нравилось знатным персам, и они распустили слух, будто бы вместо Бардии правит какой-то самозванец —маг, похожий на него и принявший его имя. В конце концов семь знатных персов ворвались в его дворец и убили Бардию, выдав его за самозванца. Потом они стали решать, кому из них быть царем, и постановили отдать престол тому, чей конь в праздник солнца заржет первым.
Был среди этих семерых некий вельможа Дарий. Он поставил в конюшне вместе со своим конем кобылицу, а потом увел ее. В ночь перед праздником он вывел стреноженную кобылицу за городские ворота, и когда семь персов выехали на равнину перед городом, конь Дария почуял подругу и призвал ее к себе радостным ржанием. Тогда шестеро спешились и, пав ниц, провозгласили Дария царем царей.
— Неужели с помощью такой хитрости, достойной какого-нибудь конюха, можно стать во главе огромного государства? — удивился я.
— Можно,— проговорил египтянин,— если соединить хитрость с обманом.— Ведь сначала надо было очистить престол от Бардии. В этом обмане участвовало семь персов. Затем требовалось устранить шестерых.
— Хотел бы я хоть одним глазом взглянуть на этого обманщика и хитреца! — воскликнул я.
— Завтра ты его увидишь,— сказал Небвер.
— Завтра? —удивился я.— Откуда у тебя такая уверенность?
Но египтянин закрыл мне ладонью рот.
—i Спи! Мы и так проговорили полночи.
Наутро, когда мы тянулись гуськом на работу, Небвер обратил мое внимание на плиту с рельефным изображением человека в длинной одежде. Он восседал на троне с витыми ножками. У него было лицо мудреца.
Изображение Дария во Дворце сокровищ в Персеполе
— Вот и Дарий! — шепнул мой друг,— Смотри в оба и запоминай!
— Я себе его представляю другим! — протянул я,—К тому же, можно ли верить художникам? Царя надо видеть живым.
— Не могу ничем тебе помочь! — улыбнулся Небвер.— Царь не пригласит курташей на пир. Да и бывает он в Персеполе лишь раз в году.
— Раз в году! — воскликнул я.
Багапата подошел к колоннам, над которыми мы работали вчера, и, не останавливаясь, повел нас дальше.
Через несколько минут мы стояли у разложенных на земле каменных плит. Они были вдвое меньше той плиты, на которой был Дарий. Плиты были гладкими, но на одной из них углем были вычерчены клетки, как на доске для игры в шашки. И в клетках была намечена фигура воина во весь рост.
— Насколько я понял, это царский гвардеец? — сказал я.
— Бессмертный! — поправил Небвер.— Так их здесь называют. Но бессмертие ему дадим мы. Бери резец и молот. Смотри, Багапата уже схватился за палку.
И застучали наши молотки. Я работал с одной стороны плиты, Небвер — с другой. Кусочки камня отлетали в стороны. Вверх поднималась пыль, и мы отворачивали головы, чтобы защитить глаза. Бессмертный выходил из клеток, приобретая все большее сходство с живым воином.
— Подумай! — сказал Небвер, не оставляя молотка.— И через тысячу лет он будет жить в камне.
— Да! Да! Да! — вторил я в такт его словам.— Вот вырисовывается его кулак, бессмертный кулак.
— Ба-га-па-ты ку-лак! — подхватил Небвер,стуча молотком.— Вот древко, вот наконечник копья.
—А я не хочу бессмертия копья, бессмертия палки. Пусть будет бессмертна красота. Я хочу высекать изваяния
«Несущий ягненка». Персеполь
богов, бессмертных богов. Я хочу быть свободным как птица.
— Да! Да! Да! — яростно колотил Небвер молотом по резцу.— Я с тобой заодно. Да! Да! Мы отыщем дорогу к свободе.
Амрита — напиток бессмертия
Древние индийцы, веря в богов, управляющих миром и жизнью, наделили их не только сверхчеловеческими способностями, но и бессмертием. О том, как боги стали бессмертными, рассказывается в поэме «Махабхарата».
В самом центре плоского как ладонь мира высится гора Меру, недосягаемая для людей даже в мыслях. Упирается она своими семью вершинами в небо. Вращаются вокруг Меру все светила, Солнце, Луна, звезды, совершая путь, который им предначертал Брахма, создавший мир. На Меру же он поселил богов, даровав им счастливую и долгую жизнь. Богам этого было мало: им захотелось вечной молодости и бессмертия.
Покинули боги Меру и все вместе отправились за советом и помощью к Брахме. Выслушал Извечный богов и молвил:
— Знайте! Все, что дает жизнь, заключено в воде. Без воды не обходится ни мышь, ни слон — властелин лесов. Все растения черпают воду корнями и без нее засыхают. Вода стекает с неба, течет в ручьях и реках и, наполнившись жизненными соками, вливается в Океан. В Океане — амрита, вечная жизнь. Отделите ее так, как пастухи отделяют масло от молока, вкусите и станете бессмертны.
Спустились боги на землю и дружно подступили к одной из семи вершин Меру, имя которой Мандара, чтобы подвинуть ее к Океану. Нажали, что было сил, но Мандара не шелохнулась, ибо она возвышается над землей на сто тысяч шагов и на столько же уходит в землю. Тогда боги призвали на помощь демонов, пообещав разделить с ними бессмертие. Боги и демоны нажали на гору вместе. Но и это не помогло, так крепко держал Мандару тысячеголовый дракон Шеша, на котором покоятся все семь материков.
— Шеша! Отпусти Мандару! — раздался с неба громоподобный голос Брахмы.
Шеша послушно опустил одну из своих голов. Мандара закачалась и могла бы упасть, если бы боги и демоны не подхватили ее, поставив на плечи. И двинулась на их плечах гора к Океану. Не хватало лишь каната, чтобы вращать на нем Мандару. Тогда на помощь пришел огромный змей Васуки. Они крепко закрутили его вокруг Мандары, столкнули ее в Океан и начали вращать, держась за хвост и голову змея.
Со свистом и грохотом завертелась, закружилась Мандара.
С вершины ее полетели деревья с гнездившимися на них птицами и населявшими горные леса зверями. Цветы, сплетаясь друг с другом в венки и гирлянды, украшали богов. На демонов же обрушивались пепел и камни. Огонь, вырывавшийся из пасти Васуки, обжигал и лишал их силы.
Многие сотни лет вращалась Мандара, пока воды Океана побелели и стали походить на молоко. Молоко, сгущаясь, превратилось в сливки, затем в масло. Зачерпнула его лотосоподоб-ная Лакшми своим ковшом и протянула богам. Стали боги, ликуя, вкушать напиток бессмертия Амриту, забыв о демонах. Но Раху, демон мрака, приняв божественный облик, смешался с толпою пьющих и приник губами к ковшу. Заметили это Солнце и Месяц с высоты и возвестили могучему, вепреподобному Вишну о хитрости демона. Метнул разъяренный Вишну свой не дающий промаха медный диск и отсек у хитреца голову от туловища.
Но, набрав в рот Амриты, голова Раху обрела бессмертие. И поныне она вращается на небе среди звезд и светил. Испытывая ненависть к Солнцу и Месяцу, возвестившим о ее хитрости, она преследует то одного, то другого, нагнав, впивается в их края и проглатывает. Но Солнце и Месяц тотчас выскальзывают из перерубленного горла. Поэтому солнечные и лунные затмения бывают недолгими. Иногда же голова Раху обрастает длинным светящимся хвостом и становится кометой, пугающей смертных.
Добившись бессмертия, боги отнесли гору Мандару на ее место и вместе со змеем Васуки отправились ко всевышнему Брахме, чтобы отблагодарить его за совет и помощь.