Индийские хирурги умели вправлять кости, лечить переломы, восстанавливать носы, уши, губы, потерянные или искалеченные в бою или по приговору суда. Широко использовались лекарства растительного и минерального происхождения. Впервые в мире в Индии в III веке до н. э. были созданы больницы.
Мы шли правой стороной улицы, потому что там была тень. Учитель, как всегда, впереди, я — в двух шагах за ним. Ларец с инструментами и лекарствами оттягивал мне руку. Привычная ноша! Ведь я уже третий год живу у Чараки и сопровождаю его по городу, если больные нуждаются в срочной помощи. Городские мальчишки уже не дразнят меня деревенским олухом, а почтительно глядят вслед. Иногда я слышу завистливый шепот:
— Это Свами, ученик Чараки.
Конечно, вам не терпится узнать, как я стал учеником самого знаменитого врача Индии. Тогда слушайте.
Два года назад мы с отцом шли этой же улицей, по ее солнечной стороне. Не спрашивая ни у кого дороги, отец отыскал дом, ставший мне теперь родным. Впрочем, я думаю, его нетрудно было найти по толпе у входа. Мне никогда не приходилось видеть стольких людей с повязанными головами или на костылях, охающих и стонущих. Многие рассказывали о своих болезнях. И все сердились, если кто-нибудь пытался пройти раньше своей очереди. Без очереди пропускали лишь укушенных змеями.
Уже вечерело. Зал был просторным, с чисто выбеленными стенами. Шкафы и стулья отбрасывали по полу длинные тени. Старец у окна показался мне тогда высоким и стройным, как юноша. Лицо его было строгим и задумчивым. Бросив на меня взгляд, он спросил:
— Мальчик! На что ты жалуешься?
— Он ни на что не жалуется, мой спаситель! — ответил за меня отец.
Чарака провел ладонью по лбу и грустно улыбнулся.
— Зрение мое ослабело: я тебя не узнал. Но голос твой мне знаком. Ты Ваянатха из деревни Лахаури. А это твой сын. И все-таки что с ним?
— Что может быть с мальчиком, когда ему десять лет? — сказал отец.— Он не нуждается в здоровье, как мы с тобою. Я привел его затем, чтобы ты указал ему путь к истине. Ведь никто…
— Постой,— перебил Чарака.— Ты ведь знаешь, что у меня не школа, а больница. Я не учу, а лечу, точнее, исправляю изъяны в теле человека. И могу ли я указать путь к истине, если сам с трудом нахожу дорогу к дому своих пациентов. О прежних операциях остается только вспоминать. Мои глаза!
— Свами будет твоими глазами! — подхватил отец.— Он будет твоим посохом. Может быть, и он вернет кому-нибудь отнятое несправедливо.
Разговор этот решил мою судьбу. Со слезами на глазах я простился с отцом. Я не мог понять, что руководило им, когда он отрывал меня от родного дома и оставлял в чужом городе, у незнакомого человека. Ведь другие родители отдавали сыновей в обучение кузнецам или плотникам в нашей или соседней деревне. Потом уже много раз я спрашивал Чараку, как он познакомился с отцом. Но учитель переводил разговор на другую тему, словно это было тайной.
Итак, с главной улицы мы свернули в проулок, стиснутый невысокими домами. Здесь жила беднота, люди, которые не могли купить лекарства, не говоря уже о том, чтобы заплатить врачу. Но дом Чараки был открыт и для них. На деньги, которые он получал от богатых пациентов, покупались лекарства для бедняков. Некоторых в дни хеманты Чарака снабжал и теплой одеждой.
На углу двухэтажного дома с закрытыми ставнями учитель внезапно остановился и, взглянув на меня, сказал:
— Вот этот дом. Он принадлежит хорошему человеку. Теперь он очень болен. Вряд ли мы сможем ему помочь. Но я должен попытаться. Хозяин этого дома помогал твоему отцу. Здесь он скрывался с повязкой, закрывавшей рот. Здесь же я ему сделал операцию.
— С повязкой! — воскликнул я.— У него болели зубы? Ты ему их вылечил? И почему он скрывался?
Как бы прячась от этого града вопросов, Чарака отступил к тенистому дереву и прислонился спиной к его стволу.
— Это удивительная история,— молвил он.— Может быть, пришло время ее рассказать.
— Пожалуйста! Я очень тебя прошу! — взмолился я.
— Твой отец,— начал учитель,— не был в числе моих постоянных пациентов. Вряд ли он даже слышал обо мне. Но свалилась беда. Ваш дом сгорел от удара молнии.
— Наш дом не сгорал,— вставил я.
— Это было задолго до твоего рождения,— продолжал Чарака,— И жили вы в другой деревне. После пожара мать переселилась в дом своих родителей, а отец отправился в город, чтобы продать один из двух золотых браслетов. Это все, что осталось от имущества.
— У моей матери два браслета,— сказал я.— Значит, он не нашел покупателей?
— Он их не дождался. К месту в ювелирном ряду, где стоял твой отец, подошли стражники. Они схватили отца за локти и отняли браслет. Собралась толпа. Послышались крики: «Украл! Вор!» Масла в огонь подлил какой-то человек, оказавшийся царским ювелиром. Он уверял, что узнал браслет царевны, пропавший два дня назад, и стал кричать, чтобы отец вернул другой браслет. Негодяю поверили. Кому, как не царскому ювелиру, знать, какие у царевны драгоценности! Пошли за судьей. Суд был скорым и несправедливым. Палач приготовил раскаленные щипцы, и преступление совершилось. Твой отец остался без нижней губы.
— У моего отца губы на месте,— сказал я.
— Терпение — первое из достоинств врача,— молвил Чарака.— Учись выслушивать до конца, не перебивая. Итак, когда к твоему отцу вернулось сознание, он решил больше не возвращаться в деревню. В городе легче скрыться от позора.
Чарака пошатнулся и, теряя равновесие, схватился рукой за нижнюю ветвь дерева.
— Не знаю как,— продолжил он после паузы,— но твоя мать узнала о случившемся и, захватив браслет, отправилась в город. Каждый, кто видел ее, обезумевшую от горя, не мог ее не пожалеть. Вскоре образовалась толпа. Возможно, в ней были и те, кто совсем недавно требовал наказания невинного. Люди сокрушались и укоряли царя, судью и стражников в несправедливости.
Толпа двигалась ко дворцу. Все хотели видеть царя. Но стражники пропустили только твою мать.
Подойдя к трону, она сказала: «Ты царь, называющий себя справедливым. А в твоем государстве творятся беззакония. Моему мужу безо всякой вины оторвали губу».
«Нет, женщина,— ответил царь.— С ним поступили по закону. Он украл браслет у моей дочери».
Царь сделал знак, и слуги показали твоей матери браслет, тот самый, что отняли у отца.
«Тебя обманули»,— ответила мать, доставая свой браслет.
Взяв оба браслета в руки, царь понял, что женщина права. «Приведите ювелира!» — приказал он.
Через час ювелир был во дворце. Под страхом смерти негодяй признался, что украл браслеты у царевны и, чтобы замести следы, оговорил незнакомца.
«Потерянного не вернешь!» — так обычно говорят люди, склоняющиеся перед злом. Но боги дали нам ум и руки не для того, чтобы мы бездействовали.
Я отыскал твою мать и предложил помощь. Видел бы ты ее глаза! «Это возможно?» — спросила она. «Разумеется,— отвечал я.— Операция несложная». На самом деле такой операции не делал еще ни один из хирургов. Но я держал сомнения при себе. Правило врача — поддерживать дух больного и его близких.
Мы, как я уже говорил, нашли твоего отца в этом доме, ибо я знал, что хозяин этого дома помогает людям в беде. Твоя мать чисто вымыла стол. Отец пожевал траву, снимающую боль. И я приступил к операции. Пришлось вырезать часть кожи с бедра.
— Да! Да! — закричал я.— Там у него шрам. Когда я спросил, что это, отец ответил, смеясь: «Укусил добрый тигр». А разве бывают добрые тигры?
— Видимо, бывают,— засмеялся Чарака.— Итак, я пересадил кожицу вместо губы, окурил рану, чтобы не было заражения. Наложил повязку. Через месяц отец твой был здоров. Я сам был благодарен возможности совершить такую операцию. Потом я исправлял носы и уши и даже вскрывал черепную коробку. Но я никогда не забывал твоего отца. Он был первым, кому я вернул несправедливо отнятое.
Я долго не мог ничего сказать. Слезы текли из моих глаз, и я их не утирал.
— Учитель! — пробормотал я, всхлипывая.— Если бы ты знал, как я благодарен тебе. Да что я? Тысячи людей считают тебя спасителем, те, кого ты лечил, те, кто прочел твои книги.
— Приготовься, Свами,— строго молвил Чарака, прерывая мои излияния.— Когда входишь в дом к больному, ты должен направлять мысли, разум, чувства не к чему иному, как к своему больному и его лечению. Ни о чем, что происходит в доме больного, не следует рассказывать в другом месте, и о состоянии больного не следует говорить, чтобы кто-нибудь, пользуясь полученным знанием, не мог повредить больному. Поэтому я долгое время не хотел говорить тебе об отце. Достаточно того, что он пережил в тот год.